Храни меня (ЛП)

"Это ситуация "хорошая новость — плохая новость", — прерывает Кэш мой нетерпеливый бред. "Хорошая новость — мы нашли кого-то. Плохая новость — это Оракул, но мне нужно идти…"

"Напиши мне подробности", — говорит Роан, и Кэш завершает разговор. Он выжидающе смотрит на меня. "Теперь мы можем идти?"

Вернувшись в машину Роана, я наблюдаю за деревьями, проносящимися мимо, как полосы зеленой краски на холсте, сидя на пассажирском сиденье и подтянув колени к груди. Роан молчал до сих пор, до этого момента. "Насколько ты доверяешь своему брату?"

"Думаю, это зависит от обстоятельств. О чем ты думаешь?" Я поворачиваюсь на своем сиденье, направляя согнутые колени к нему. Его рука покидает рычаг переключения передач и ложится на мое бедро. Жест такой маленький, но кажется таким большим, и его воздействие пугает меня.

Не обращая внимания на то, что я смотрю на дорогу, а большой палец вычерчивает круги на моей коже, он непринужденно продолжает: "А что, если показать ему лица женщин? Если они члены картеля, он может их узнать. Мы могли бы получить гораздо больше информации, если бы знали их имена".

Я обдумываю это. Это риск — показать свою руку, особенно если он как-то замешан. Связь с картелем — вот что меня гложет. Я знаю, что мой отец и брат совершали чудовищные поступки, но мне все еще трудно смириться с тем, что они могут быть чудовищами, причем насквозь.

"Когда я была маленькой, может быть, пять или шесть лет, мне приходилось носить эти наклейки для глаз, чтобы исправить ленивый глаз". Не знаю, почему это воспоминание пришло мне в голову, но я чувствую необходимость поделиться им. Роан ни в чем его не обвинял, но мне нужно, чтобы он знал, каким человеком является мой брат.

"Дети смеялись надо мной в первый день, когда я надела его в школу. Я плакала перед братом, когда мы шли домой. Он сказал мне, что нужно быть мужественнее". Я смеюсь над этим воспоминанием, а Роан кривит рот в уголке, как будто вспоминает похожие воспоминания. Но на следующий день он и все его друзья пришли в школу с повязками на глазах, на которых были нарисованы принцессы и розовые бабочки".

"Я знаю, что он уже не тот, каким был в девять лет, но я не могу — или не хочу — поверить, что тот маленький мальчик все еще где-то там".

"Мы всегда хотим верить в лучшее в семье".

"Жутковато", — говорю я, и как раз в это время над нами мерцает слабый уличный фонарь. Вдоль улиц тянутся заброшенные офисные здания и предприятия с квартирами над ними.

"Несколько лет назад предыдущий мэр приказал городу выкупить все здания в этих нескольких кварталах под "многопрофильный общественный центр искусств и отдыха для обогащения Джун-Харбора"". Он делает кавычки пальцами. "Конечно, это всего лишь слащавое название, которое он дал проекту, чтобы заставить общины согласиться с ним. Он заставил город заплатить своим приятелям миллионы за некоторые из этих объектов, и все, что им нужно было сделать, — это отдать ему процент от этой прибыли".

"И они просто простояли здесь без дела много лет?" Я прохожу мимо магазина с досками за тем, что осталось от разбитых окон. Унылый парикмахерский столб лишился защитного стекла. Цвета выцвели на солнце, белая полоса стала коричневой и грязной.

"Довольно много. Город не мог позволить себе купить эту собственность и развивать ее, и никто не хочет выкупать здания в заброшенной части города". Рука Роана покачивается рядом с ним, пока мы идем по пустому тротуару. Она качается в мою сторону, словно он тянется к моей руке. Затем он убирает ее в карман. Хочет ли он взять меня за руку? Хочу ли я взять его за руку?

То, что он положил руку мне на ногу, было самым жутким из того, что он когда-либо делал со мной. Помимо того, что он прижал меня к кухонному столу. Выше того, как он тащил меня вверх тормашками по лестнице. Он душил меня, пока трахал и называл это молитвой. Все эти ситуации вызывали страх в настоящем, но столь непринужденные интимные прикосновения вызывают страх в будущем.

Каждый раз, когда сексуальное напряжение становится слишком сильным и мы срываемся, это волшебно. Я могу списать это на опыт. Я смотрю на его руку в кармане. Но держаться за руки — это обыденность, слишком точный взгляд на то, какой может быть жизнь после этой работы. Жизнь, которая невозможна.

Я лучше избавлю себя от боли.

Мы подходим к грандиозному банку с гранитными ступенями, ведущими к величественным классическим колоннам. Из-за одной из них выходит фигура в длинном пальто оливкового цвета. Я вздрагиваю от его внезапного появления и большого капюшона, скрывающего все его лицо. Роан автоматически делает шаг вперед, становясь между мной и человеком. Они одеты в рваные треники, а их ботинки потерты и изношены.

"Мы пришли за жрицей". Тон Роана властный, и человек встает выше, обнажая нижнюю половину лица. Аккуратно подстриженная борода совсем не похожа на то, что я ожидала увидеть, учитывая состояние его одежды.

"Вы уже заплатили?"

"Она еще не назвала нам свою цену", — напряженно отвечает Роан.