Хранящие тепло

— Снимите трубку, — услышала Саша. — Подойдите к телефону и снимите трубку.

Она почти не понимала, о чем ее просят. Денис, сжимая ее ладонь в своей ладони, потянул ее к столу. Она послушно пошла вслед за ним и коснулась пальцами незнакомой телефонной трубки. Коснулась, подняла, приложила к уху…

— Узнала? Я думаю, ты меня узнала, несмотря на то, что так много времени прошло…

— Где она? Где Марина? Что ты с ней сделал?

Он рассмеялся — громко, надрывно.

— Значит, узнала…

— Где Марина? Прошу тебя, умоляю…

— Вот как заговорила… А что взамен?

— Все… Проси, что хочешь.

— Ничего не надо, — его голос снова стал ледяным. Она видела, как будто здесь, напротив, его глаза — все те же. Серые, ледяные. Мертвые.

— Ничего не надо. Я просто хотел, чтобы ты знала — за все в жизни надо платить. Теперь пришла твоя очередь — платить…

— Прошу тебя. Умоляю. Пожалуйста, не причини ей зла… Не причиняй ей боли…

— Ей не будет больно, — он усмехнулся в трубку. Ей будет даже интересно — лететь.

— Лететь? — холодея, переспросила Саша. — Ты сказал — лететь?

— Ну да. Жаль, что у нее нет крыльев. Без крыльев летать… неудобно. Я просто хотел, чтобы ты знала…

В трубке послышались короткие гудки. Саша подняла лицо. Она чувствовала, как земля уходит из-под ног, и знала, что это — навсегда.

— Шестьдесят три, ноль восемь, — послышался далекий голос. — Автомат. Крымская, пятнадцать… Срочно на выезд. Сетка. Да, сетка — обязательно. Срочно.

Она чувствовала, что это навсегда. И теперь хотелось только одного — быстрее. Перестать видеть, слышать, чувствовать, жить. Последняя опора — холодная ладонь, сжимающая пальцы — тоже исчезла. Она посмотрела на Дениса, зная, что видит в последний раз, и попыталась слабо улыбнуться ему. Она хотела сказать, что любила его все эти годы, хранила тепло их любви, но теперь это уже не имело значения. И все же, наверное, нужно было попросить прощения — перед тем, как уйти навсегда? Может быть, тогда она скорее попадет туда, куда так стремится? Может, тогда ее полет будет легче и стремительнее?

— Куда же ты? — только и успела она произнести, не понимая, почему он вдруг разжал пальцы, словно отпуская ее, поняв, что больше уже ничем в этой жизни не сможет ей помочь. — Куда же ты? — повторила она и бессильно рухнула на диван. Но его уже не было — он исчез так же внезапно, как и появился. А может быть, все это ей только приснилось?…

Выскочив на проезжую часть, Денис бросился наперерез проезжающей мимо машине. Водитель, рассыпавшись матерной тирадой, распахнул дверцу, собираясь набить сумасшедшему прохожему морду.

— Крымская, пятнадцать. Срочно. Быстрее. Прошу тебя.

Слова застряли в горле, так и не выплеснувшись — видимо, было что-то такое в лице этого парня, что заставило водителя посильнее нажать на газ. Выжав из своего потрепанного «жигуленка» немыслимую скорость, он домчал нежданного пассажира до места назначения всего за пять — семь минут, не обращая внимания на красный свет светофора, лавируя между машинами на центральной улице.

Денис выскочил из машины и огляделся. Пятиэтажный дом, возле которого притормозил «жигуленок», ничем не отличался от десятков таких же домов, расположенных рядом. Табличка с затертыми цифрами криво висела на торце задания — «15». Он стоял, смотрел на табличку и чувствовал, что хочет умереть. Хочет умереть, потому что не знает, что ему делать дальше. Он сделал бы все возможное и невозможное, если бы только знал, что ему нужно делать. Будка телефона-автомата примостилась возле первого крайнего подъезда пятиэтажки. Она была пуста, и вокруг было абсолютно пусто. Не было никого, ни одного человека, ни одной живой души — только он и небо. Небо, которое манило его к себе точно так же, как манило несколько минут назад к себе Сашу. Небо, которому нельзя было ответить «нет» — оно было слишком могущественным и неумолимым. Ему можно было только покориться. Бессмысленно было бы просить о чем-то холодное и бездушное небо. Но Денис, подавляя растущий страх перед его величием, все же заставил себя поднять голову и посмотреть туда — наверх, чтобы обратиться к небесам с самой последней просьбой. Просьбой о том, чтобы они оставили здесь, на земле, маленькую девочку — его дочку, пятилетнюю Марину, которую он никогда в жизни не видел, но любил так сильно, как не любил никого не свете. Чтобы оно, небо, не забирало ее к себе так рано — слишком рано, слишком несправедливо…

Он поднял голову, собираясь закричать — и в этот момент увидел ее.

Что-то голубое, на самом краю. А за спиной — черное, огромное. И это черное давило, толкало — вниз, на землю. Крыша была трамплином к небесам. Прошла доля секунды, и голубое сорвалось с трамплина, полетело — навстречу вечности…

И в этот момент он понял, что должен сделать.

Он должен забыть о том, что это — голубое, летящее, стремительно несущееся навстречу смерти. Он должен забыть о том, что это. Он не должен видеть платье, распахнувшееся навстречу ветру, крошечные, беспомощно болтающиеся ножки в розовых ботинках, черные пряди волос — на голубом.