Хранилище

Разнобой был и в размерах ящиков, и в их раскладке на стеллажах: то тут, то там обнаруживались пустоты, ящики были брошены небрежно, вкривь и вкось — тут уж каждый стеллаж пришлось заносить в журнал, предварительно произведя замеры. Дело резко замедлилось.

К вечеру мы настолько вымотались, что еле передвигали ноги. Сашок уже не напевал и не насвистывал. От холода и пыли у нас воспалились глотки, подсел голос, мы сипели, как два алкоголика. Руки были сбиты, пальцы в порезах и ушибах.

Обессиленные, мы сели в проходе, привалившись спинами к нижнему ряду ящиков. Над нами горели мощные лампы. К запаху пыли примешивался какой-то остренько-сладковатый запашок — то ли озона, то ли фтора. Тут и там на пыльном полу видны были странные бороздки, полосочки, крючочки, которые складывались в замысловатый рисунок. Влево и вправо по широкому проезду тянулись однообразные ряды стеллажей. Черные изломанные тени искажали перспективу, в сумрачных концах Хранилища мерещились искореженные фермы, остроконечные призмы, надолбы, а сверху — серенькая кисея паутины.

— Ну, давай, напой мотивчик, — попросил я, подтолкнув Сашка локтем.

Сашок сипло откашлялся, помолчал, собираясь с духом, потом тихо затянул свое

«Ой-ё-ё-ё-ё-ё-ё…». В незатейливом сплетении звуков, в их спокойном, плавном чередовании ощущались северные сибирские просторы, дали без конца и края, ничем не заслоненное небо, и я подумал, что, наверное, эта открытость земли и неба не может не влиять на характер живущего здесь народа: тут и люди, должно быть, открытые, честные, прямые… Сашок вытягивал ноту за нотой, зажмурив глаза и чуть покачиваясь в такт музыке. Мелодия возникала вольная, широкая, какая-то суровая. «Ой-ё-ё-ё-ё-ё-ё…». Я закрыл глаза и увидел низкое хмурое небо, неоглядные пространства, болотистые низины с чахлыми кустиками ольхи и корявыми березами. Услышал, как завывает ветер, дующий из синих северных далей, несущий с собой запахи студеного моря, рыбы и близкого снега, как шуршит, перекатывая мелкую прибрежную гальку, сильная полноводная река, как всплескивает на быстрине крупная рыбина и звенит висящий сплошным серым слоем над землею гнус…

Сашок вдруг умолк, приткнулся плечом.

— Глянь! Что там?

Я с трудом разодрал слипавшиеся глаза. Сашок показывал на противоположный, стоящий перед нами ряд стеллажей.

— Вон, вон, — нервно зашептал он, весь как-то подбираясь. — Да вон, между ящиками, в самом низу.

И тут я увидел прямо перед нами, через проход, в щели между ящиками, одна над другой семь, нет, восемь крысиных морд — острые носы, поблескивающие точки глаз, уши. И еще две влезли поверх этих восьми. Нижние запищали, задергались, вся пирамида повалилась, отпрянула дружно, как по команде, в черноту щели — писк, возня, вскрики, яростное гырканье. Меня передернуло: какого черта им тут надо! Это же не продовольственный склад — Хранилище! Что им тут грызть — ящики, в которых металл? Стальные стеллажи? Бетонные полы? Странно, странно… А может быть, они грелись? Спасались от мороза? Может быть, здесь, в этом месте Хранилища, самая теплая зона? Именно в том месте, где они сидели друг на друге… Самая теплая… Значит, и самая опасная! Значит, если когда-нибудь и начнется что-нибудь в Хранилище, то именно здесь, в этих вот мирно стоящих на полках ящиках…

Я включил прибор — рубиновый глазок задергался в бешеном переплясе под сухой непрерывный треск, смахивающий на беспорядочную морзянку. Пришлось переключиться на более грубый диапазон. Теперь можно было сосчитать импульсы и, умножив на сто, получить реальное число. Какая-то чертовщина! Давно ли лазали здесь с Сашком, обмеряли ящики — счетчик молчал, а сейчас… Особой опасности не было, мы могли находиться тут и час и два без всякого риска, но само появление импульсов — откуда? почему? что произошло? — было для меня загадкой. Уж не космос ли подкинул? Я взглянул вверх — из-за яркого света кровли не было: видно, мгла да и только. Выключив прибор, я прислушался. Какая-то странная возня доносилась и сверху — или мне почудилось?

Сашок в страхе не спускал глаз со щели, где только что были крысы. Страх его подействовал на меня успокаивающе. Ну что за беда — крысы! Постоянный спутник человечества с незапамятных времен. Самый живучий народец нашей планеты. Даже на атолле Бикини после испытания американской водородной бомбы крысы прекрасно продолжали жить и плодиться в трюмах оплавленных, искореженных кораблей. Тут опасность тоже есть, но разве можно сравнить с той. Если выдерживали ту, то эта для них что слону дробина…

Сашок показал на замысловатые переплетения линий и точек на полу.

— Следы! — шепотом сказал он.

— Ну и что?