Хранилище

— А за снегом, только крыша и торчит. — Сашок перегнулся ко мне через стол, зашептал, настороженно поглядывая в проход, боясь, как бы вдруг не вернулся лейтенант. — Вы узнайте у него, все ребята просят, почему не дает бульдозер. У нас бульдозер, новенький, а он с лопатами гоняет. Спросите.

— Бульдозер? Где?

— А в сарае, в этом же.

— Новый?

— Как игрушечка! Летом обкатку делали.

— И водители найдутся?

— Ой, да конечно! У нас трое с МТС.

— А почему не дает? Сержант обращался?

— Да все обращались, еще в ноябре, после первого снега.

— Ну и что? Он-то что говорит?

— Ничего не говорит. Не дает и все.

— Без всякой причины?

— Ага.

Сашок прислушался, повернувшись ухом к окну и раскрыв рот. Вытаращенные голубые глаза, белобрысая челочка, жеребячьи зубы — весь ушел в слух, весь внимание.

— О! — воскликнул он, вскинув палец. — О! Слышите?

Как я ни прислушивался, ничего не слышал — звуки радио, орущего на солдатской половине, казалось, заглушали все.

— О! О! — Сашок мотнул головой, засмеялся. — Дуплетом шмаляет. Патронов у него навалом, в полушубке таскает, заместо игрушек. — Сашок вынул из кармана патрон, показал мне. — Вот эти. Они что к пистолету, что к автомату…

Я взял патрон, повертел в пальцах. Когда-то в годы войны патронов разных было у нас, мальчишек, видимо-невидимо — и от «ТТ», и револьверные, и от винтовок, и немецкие. Теперь — унификация: один патрон к любому оружию. Я вернул патрон Сашку, спросил:

— Они на учете? Патроны-то?

— А бог их знает. Лейтенант высаживает сотнями. И нам дает пострелять — по пять — десять выстрелов, на это не жмот.

Проворно уложив миски и кружки в рюкзачок, Сашок ушел. Я оделся и двинулся к сараю. Теперь звуки выстрелов доносились отчетливо — то подряд, то одиночные, как бы раздумчиво — бах… бах…

Дверь была приоткрыта, я вошел. Свет бил слева, правая стена, как в каком-то диковинном театре, вся покрыта мишенями — силуэтами: человек-фас, человек-профиль, человек стоящий, человек бегущий… Грохот выстрелов оборвался. Яркий свет мешал разглядеть лейтенанта, я услышал его голос:

— Какого черта! Кто звал! — Он вышел на свет — глаза волчьи, горят азартом и злобой, пистолет стиснут, побелели костяшки пальцев. — Не слышал? Глухой, что ли? Вылез, как… — Он выругался.

— Да брось ты! Лучше дай пострелять.

Он вернулся на огневой рубеж. Я остановился чуть сбоку. Он старался не глядеть на меня, желваки так и ходили вверх-вниз, будто он жевал жвачку. Мы стояли под гудящими прожекторами, у левой стены. Лейтенант рывками перезарядил пистолет, взвел курок, показал стволом на среднюю мишень: «человек стоящий» с концентрическими кругами и яблочком на груди.

Я взял пистолет, покачал в руке, ощущая внушительную тяжесть и слитность его с рукой. Конструкторы этой штуки недаром потрудились — пистолет очень удобно укладывался в ладонь. Соединив с рукою, он произвел какой-то странный, не сразу осознанный мною эффект. Ясно было, что «я» и «пистолет» порознь друг от друга и «я с пистолетом» — совсем разные существа.

Лейтенант не спускал с меня злых глаз.

— Ну! — прикрикнул он. — Инженер!

Я почувствовал какую-то чуждость в себе самом, стоящем сейчас здесь с пистолетом в руке. Не я, а кто-то другой медленно поднимает оружие, целится в изображение человека — совсем незнакомого, один лишь силуэт, но человека же! Так ли уж безобидна стрельба по символам? Мне показалось, что если я нажму на курок и выстрелю, то уже не буду самим собой, поддамся лейтенанту, что-то во мне нарушится…

Я целился в мишень и кожей ощущал, с каким жадным нетерпением следит за мной лейтенант, ждет выстрела. Я опустил пистолет, протянул лейтенанту.

— Не хочется.

Явно обескураженный, скривив губы, он взял пистолет, навскидку, с яростью, выпустил в «мою» мишень подряд всю обойму. Пули легли кучно, прямо в грудь «человека стоящего».

— Лихо, — сказал я, впрочем, без восторга.

— Слабак! — с презрением сказал лейтенант, вгоняя в рукоятку новый магазин.

— Ты же прекрасно понимаешь, что дело совсем не в этом.

— А в чем? — изобразил он удивление.

— Сам знаешь…

— Э, пошел-ка ты со своими-интеллигентскими штучками!

— Это не штучки и не интеллигентские…

— Фигня! — отмахнулся он, но по тому, как хищно взблеснули его глаза, было ясно, что он все понял.

На тумбочке под левой рукой лейтенанта стояла большая коробка с патронами. Рядом — двумя ровными стопками — штук десять магазинов, набитых патронами. Глаза привыкли к яркому свету, я разглядел внутренность сарая.

В левом углу, где мы стояли, у самой стены посверкивал краской новенький бульдозер, стекла запылились, резина нехожена, с глубокими канавками. Дальше вдоль стены в открытых отсеках — бочки, мешки, тачки, лопаты, метлы, ящики, ломы, пилы и прочий хозяйственный инвентарь.

Я подошел к бульдозеру.

— Послушай, лейтенант, — сказал я, — почему не используешь технику? Солдат загонял…

— А это — не твоя забота, инженер. Считай ящики.

— Но все-таки. Смысл какой-то есть?

— Есть.

— Объясни.

Лейтенант поднял пистолет, другую руку закинул за спину, поудобнее расставил ноги. Медленно повел пистолетом вдоль мишеней.

— Солдат должен работать!

Грохнул выстрел.