Хранить вечно

И ведь верно сказала Тамара! Верно распутала диалектическую связь событий. И, слушая канонаду за Ковелем в ту летнюю ночь, я думал о том, что каждый наш боец, уходивший через бруствер окопа в разведку, творил, сам того не ведая, мировую историю, лепил ее своим ратным трудом, своими израненными и натруженными солдатскими руками на многие века вперед.

В ту пору Тамаре — старшине Вале Потуповой — был двадцать один год, мне шел двадцатый…

Однополчане Зои — всегда впереди

Ждали лодок с того берега. Выполняя приказ Центра, взяв у Каплуна группу партизан — человек двадцать, — мы шли далеко на запад — в Польшу. На востоке вспыхивали зарницы «катюш». Войска 1-го Белорусского фронта прорвали оборону 4-й танковой армии вермахта, освободили Ковель и катились на запад Бугу, к Бресту и Влодаве.

Вырвавшаяся из-за туч луна серебрила стремнины в середине плеса.

— Это моя первая заграничная командировка, — взволнованно прошептала Тамара. — Подумать тол ко — вот она, государственная граница!

Оба мы задумались над этими словами. И оглянулись назад… Где-то сейчас наши товарищи, комсомольцы, добровольно ставшие народными мстителями? Долгий и суровый путь прошла наша в/ч 9903 с тех памятных дней в Москве в начале войны, когда по одному подбирала комиссия ЦК комсомола молодых патриотов для отправки в тыл врага. Мы действовали небольшими-группами, всегда порознь, шли на сотни километров впереди армии. Чаще всего командование бросало нас в самые опасные районы — туда, где не было партизан, где еще не трещал по всем швам «новый порядок». Перед нашими маленькими группами ставились большие и важные задачи, мы были глазами и ушами высоких штабов Советской Армии.

Многие наши друзья по части не дожили до полного освобождения советской земли. Скромные деревянные обелиски на могилах других наших друзей затерялись в Брянских лесах и на Смоленщине, на островках среди Полесских болот и на пустынном берегу Припяти. И никто не знает, где могилы тех из нас, кто умер в одиночку, под чужой фамилией, кого замучили гестапо, СД, эсэсовцы-каратели. Бывало и так, что погибали целые группы… В тылу врага опасен каждый шаг — от десантировки и до возвращения через линию фронта.

Последние дни с Каплуном были сплошным праздником. Стычки с немцами, правда, продолжались, но все мы ходили словно хмельные от успехов нашего 1-го Белорусского и других Белорусских фронтов. В роковой для немцев день 23–24 июня сорок четвертого года на; гитлеровскую группу армий «Центр» обрушился невиданной силы удар. Более ста пятидесяти наших танковых и стрелковых дивизий взломали оборону немцев и погнали их на запад. Москва салютовала освобождению Витебска, Жлобина, Орши, Могилева, Осиповичей, Бобруйска. Освобождение Могилева было мне особенно дорого: под этим городом я выбрасывался с десантом в начале июня 1942 года… Третьего июля красные флаги заалели над Минском. А 6 июля наши вошли в Ковель, полностью разрушенный за сорок минут генерал-фельдмаршалом Вальтером Моделей, и нам пришлось поторопиться с выходом к Бугу.

Шли лесами и болотами, мимо вырубок, румяных от иван-чая. На пути нам попадались старые окопы — в них умирали в империалистическую русские солдаты, стоявшие на пути кайзеровского генерала Макензена. Попадались и окопы сорок первого года… Как три года назад, как летом четырнадцатого года, беспечно звенели в лесах кузнечики.

Ночью мы прошли по заросшей бурьяном улице через спаленную бандеровцами польскую деревню. Они перебили почти всех жителей. Черными надгробиями торчали остовы печей. Зелеными глазами провожала нас кошка на пепелище. Жутковато было в глухую полночь в этом затерявшемся среди лесов селении мертвецов.

По тайному договору «бульбашей» с гитлеровцами, последние убрали из Прибужья всех польских полицейских, и бандиты немедленно воспользовались этим, начали резню поляков.

За Бугом — Польша. Мы дошли до тех самых мест, где почти ровно три года тому назад, в предрассветные часы 22 июня сорок первого года, советскую землю вспахали первые фашистские снаряды и бомбы. Темной ночью вышли мы, вестники скорого освобождения, к границе южнее молчаливых развалин Брестской крепости — памятника грозного и величественного сорок первого года. Большая честь — одними из первых в Красной Армии выйти к государственной границе.

Тревожно кричала выпь. Солнце зашло в двадцать минут десятого, но было еще светло.

Разведчик башкир Мазит Нафиков, смуглый и быстрый как араб, «организовал» две большие плоскодонки, от которых пахло дегтем, тиной и рыбой. Одна из них здорово протекала. Нет ни весел, ни уключин, но Нафиков «организовал» опять же доски от забора — придется грести ими.

Мазит постоянно вертелся вокруг Тамары, готов был всегда нести ее сумку с радиопитанием и вещевой мешок. Если он не шел во главе головного дозора, то всегда пристраивался поближе к нашей единственной девушке, в опасные минуты всегда держался рядом.

— Ты что, влюбился в Тамару? — наконец спросил я его с улыбкой.

Его сбивчивый ответ поразил меня. Оказывается, он просто боготворил ее.