Храните вашу безмятежность

Он стоял за кованой решеткой, с головой закутанный в плотный черный плащ.

– Немного невежливо, – сообщила я этой безликой копне, – заставлять даму своего сердца ждать.

До меня донеслось приглушенное покашливание: экселленсе смеялся.

– Вы передали своему супругу мое приглашение?

– К слову не пришлось, – пожала я плечами. Жеста князь видеть не мог, но, наверное, он его услышал. – Поэтому решила воспользоваться вашим гостеприимством самостоятельно. Лукрецио, вы допросили Ньяга?

– Молодой человек уверяет, что добавил в ваше вино пряность по приказу командора да Риальто.

– Он лжет?

– Мало кто способен на это, когда его вопрошает древний вампир, но… Филомена, вы не желаете войти? Ночью я без труда перенес бы вас поверх этих кольев, сейчас же могу предложить подогнать гондолу к кирпичному уступу шагах в десяти.

Я отказалась. Лишние телодвижения и потеря времени. Тем более вряд ли я смогу вести допрос лучше, чем это уже сделал чудовищный князь.

– Вы сказали «но», Лукрецио. Продолжайте.

– В юноше есть нечто, что я, невзирая на свой многовековой опыт, определить затрудняюсь. Некое несоответствие ароматов. Поэтому, Филомена, я все же буду просить вас передать информацию синьору Муэрто. Наш дож изрядно понаторел в маскировке запахов.

– Сегодня вечером, – пообещала я, – мой супруг вас посетит.

О том, что сопровождать его собирается дона догаресса, я не упомянула.

Мы попрощались: я – с изобразившей поклон черной копной.

– Директриса требует тебя к себе, – шепнула Маура, когда я распахнула дверь туалетной комнаты, и одобрительно кивнула, рассмотрев разбросанные на полу мокрые полотенца и перевернутые кувшины.

Помещение носило следы безжалостного использования.

Панеттоне уже громко спросила, как я себя чувствую. Ответив, что уже получше, и кивнув Карле, стоящей у окна в окружении группки учениц, я поднялась к сестре Аннунциате.

– Отравили? – Она подняла голову от книги.

– Во дворце это обычное дело, – не соврав, избежала я прямого ответа.

К счастью, вопросы ядов директрису не интересовали, она желала беседовать о выпускном.

– Ты добилась обещания дожа?

– Да, матушка, его серенити будет присутствовать на экзамене.

– Великолепно. Это увеличит популярность «Нобиле-колледже-рагацце» среди аквадоратских патрициев.

– Повысьте плату за обучение, – предложила я. – Насколько мне удалось изучить наших аристократов, дороговизна их не отпугнет, а, напротив, заставит раскошеливаться еще активнее.

– Пожалуй…

– И еще, – я присела на стул для посетителей, – неплохо было бы учредить стипендию или даже несколько стипендий для девиц не столь богатых, но родовитых.

– Не вижу в этом особого смысла, – покачала головой сестра Аннунциата, но то, как она подалась ко мне, почти касаясь грудью столешницы, говорило о ее заинтересованности.

– Умные, воспитанные, образованные синьорины, семьи которых пришли в упадок отнюдь не по их вине. Кому они окажутся в итоге верны и благодарны?

– Тому, кто вытащил их из ямы.

– Они будут выходить замуж за приличных синьоров, а вы, матушка, получите возможность через своих выпускниц влиять на государственную политику.

Директриса рассмеялась и откинулась на спинку кресла.

– Узнаю свою злодейку Филомену. Твоя старенькая учительница станет воспитывать невест, чтоб пошатнуть привычное главенство патрицианских советов, но выиграет от этого в первую очередь тишайший Муэрто.

Я покраснела, будто от похвалы.

– От вас, матушка, ничего не скроется.

Сестра Аннунциата помолчала, потом задумчиво протянула:

– Долгосрочный план, но вполне осуществимый. Если бы стипендии учредил сам дож, Большой Совет мог всполошиться, заподозрив его серенити в интригах.

Все-таки моя директриса умнейшая из женщин. Как я ею восхищалась!

– Хорошо, дона догаресса, стипендии будут назначены. Мы сообщим о них во время выпускного бала.

Рассыпаясь в благодарностях, я думала, как бы заставить тишайшего тайно пожертвовать школе необходимую для этого сумму.

О личном мы не говорили. Я никогда, даже на исповеди, не признавалась сестре Аннунциате в нежной страсти к Эдуардо, что лишало меня необходимости посвящать монашку в историю с навязанным браком. Она, правда, спросила, отчего Маура и Карла покинули дворец.

– Я счастлива, что им позволено хотя бы закончить обучение, – ответила я чопорно. – При мне осталась фрейлина Раффаэле.

– Ах да, – директриса кивнула в сторону вороха бумаг, – маркизета Сальваторе написала, что покидает Аквадорату. Ты знаешь почему?

Эта тема опасности не представляла.

– Твоя невестка? – Бледные щеки монашки покраснели. – Однако. Ты ведь не ладила с Бьянкой?

– Кто прошлое помянет, – отмахнулась я. – Главное, чтобы они ладили с Филоменом.

Прощаясь, я подумала, что уже к вечеру появится лирическое стихотворение о страсти юной синьорины и бравого моряка.

На математике я считала барыши от продажи крошек-маджент, на уроке музыки дремала под виольные экзерсисы.

По пути в танцевальный зал меня затолкали в оконную нишу сильные руки синьорины Маламоко.

– Ты говорила с князем?

– Она вернулась слишком скоро, – протиснулась к нам Маура. – Путтана Раффаэле сплетничает, что свекровь тобой недовольна.