Хранитель

– Подумаешь, беда… Я ж не со зла, а с целью повышения морального духа нашего маленького отряда. И потом, я обещал тебя наказать? Обещал. Теперь можешь считать, что мы квиты.

– Квиты?!

– Ну да. Ты промолчал про леди Мирену, а я малость свредничал, чтобы ее развеселить. Все честно.

Таррэн возмущенно вскинулся, набрал в грудь побольше воздуха и… сокрушенно покачал головой.

– Ну, малыш…

– Да-да, можешь не повторяться. Я знаю, что ты меня любишь, – лучезарно улыбнулась Белка, а он только вздохнул.

– Я уже почти забыл, каково это.

– Что именно?

– Чувствовать на своей шкуре, какой ты можешь быть занозой!

– Гм. Никак, прошлое припомнил? – лукаво прищурилась она. – Герра Хатора и его караван? Гаррона? Молота, Ирбиса? Или как я вас доводил целых три недели, не жалея сил и времени?

Таррэн невольно улыбнулся.

– Хорошее было время, хотя порой так хотелось тебя прибить!

– О-о-о! Интересно, каким именно способом? Удавить? Проколоть? На суку повесить? Или даже четвертовать?

– А вот не скажу, – неожиданно усмехнулся эльф. – Раз уж тебе приспичило повредничать, то получи той же монетой по тому же месту.

– Таррэн! – возмущенно ахнула Белка под тихий смешок Шранка. – Ну-ка, колись сейчас же!

– Ни за что.

– Это нечестно!

– Почему? Тебе можно, а мне нет?

– А если я… попрошу? – неожиданно сменила она тактику. Голос стал мягким, бархатистым. Огромные голубые глаза замерцали зеленоватыми искорками и, казалось, заглянули прямо в душу. – Очень попрошу. Пожа-а-алуйста…

Таррэн мужественно мотнул головой.

– Нет.

– Ушасти-и-ик…

– Нет. До вечера не скажу ни слова.

– Фу, какой вредный! – Она досадливо поджала губы. – Ладно, сочтемся. Тогда ты не будешь возражать, если я расскажу леди Мирене еще пару забавных случаев? Например, о Траш? О Каррашике? О том, как они тебя по первости гоняли, а ты улепетывал сломя голову?

– Не было такого, – твердо ответил эльф. – Шранк тоже подтвердит, что в твоих словах нет ни капли правды. Так что прекрати этот примитивный шантаж и смирись: до вечера не узнаешь ни словечка. И перестань морочить лю… эльфам головы – это невежливо.

Белка кокетливо изогнула бровь.

– Ах так? Упорствуем, значит? Отлично. Каррашик, пойдем-ка подальше от этого злыдня, который мешает нам развлекаться. Пробежимся с тобой вволю, станцуем, споем потихоньку, пока эти черепахи будут добираться на своих клячах… помнишь нашу любимую?

Мимикр с готовностью рыкнул, прибавив шагу.

– Молодец! Пока-а-а, улитки остроухие! А ну, запе-вай! – помахала она ручкой, стремительно удаляясь, а потом вполголоса замурлыкала до боли знакомый мотив «Откровений лесной нимфы».

Таррэн приглушенно ахнул, понимая, как изящно она его подставила, но слишком поздно сообразил, что не надо было с ней тягаться в остроумии: коварная Гончая всегда последнее слово оставляла за собой. И сейчас она была уже недосягаема. Не крикнешь теперь, не поругаешься, даже не сдашься на ее милость: Белка бесследно исчезла за поворотом. Зато длинная, проникновенная мелодия, которую и захочешь – не перепутаешь, с отвратительной ясностью полилась между стен каменного ущелья. То отдалялась, то приближалась, будто измываясь над раздраженными эльфами, но ни на секунду не умолкала. Без слов, конечно, но их уже и не требовалось: проклятую «народную» песню и так знали все от мала до велика. Словно колыбельная, она лилась и лилась отовсюду, заставляя перворожденных оцепенеть от осознания такого изощренного коварства. Затем – побагроветь, вспыхнуть праведным гневом, но быстро понять, что терпеть подобное издевательство придется еще о-о-очень долго, до самого привала. Стиснуть кулаки, пытаясь не слышать треклятую музыку. До скрипа сжать челюсти. И, наконец, начать точить ножи и зубы на одного мелкого, наглого, бессовестного, абсолютно не знающего границ монстра, носящего скромное человеческое имя Белик.

Глава 9

К тому времени, когда на Серые пределы опустилась ночь, зажатая между скалами узкая тропинка превратилась в нормальный тракт, а перед глазами во всей красе выросли неодолимые кряжи Драконьего хребта, Линнувиэль неожиданно осознал, что больше не способен злиться. Так бывает, когда слишком долго поддаешься какой-то эмоции, тратишь на нее силы, мысленно бесишься, планируешь, ругаешься про себя. Живописно представляешь в уме, как раз за разом решаешь все споры одним взмахом отточенного клинка, а затем наслаждаешься неописуемым чувством победы, упиваешься отмщением и жадно вдыхаешь аромат свободы…

Но потом что-то в тебе ломается. Истощается, что ли? Былая злость куда-то уходит, растворяется в каком-то странном отупении, и ты вдруг понимаешь, что больше не способен ни на одно мало-мальски сильное чувство. Вроде и надо бы. Вроде и повод остался, но ты будто выгорел изнутри. Высох от гнева. Почти что умер душой. И теперь тебя крайне трудно снова ввергнуть в пучину всепоглощающей ненависти. На какое-то время ты становишься абсолютно равнодушным ко всему, что тебя окружает.