Хранитель чаек (СИ)

Она не сразу поняла, что это молодой мужчина: так страшно запали его глаза, посерело от пыток лицо. Он был выбрит наголо, впрочем, затылок уже начинал темнеть, а жёстко очерченный голодом подбородок зарос щетиной. Рваньё, едва прикрывало окровавленное тело. Но, когда беглец задрал лицо и ухмыльнулся почерневшими губами несущейся прямо на него смерти, и, окружённые чёрными тенями, голубые его глаза задорно и насмешливо блеснули, Джия поняла, что перед ней очень молодой человек.

— Лисичка верхом на полосатом шмеле, — рассмеялся тот, кому полагалось рыдать, сжиматься от ужаса или, если уж он славился своим бесстрашием, или бежал впервые — слать проклятья.

Охотница вздыбила коня, высокомерно и властно, как учили, взглянув на жертву.

— Я так понимаю, у кровавых всадников всё плохо, раз кроме маленьких девочек им и послать в погоню больше некого? — поинтересовалась добыча, весело глядя на всадницу.

Так, будто его жизни не угрожала ужасная смерть. Или невыносимая боль, если принцесса Гедда ещё не наигралась своей игрушкой. Так, как будто игра «охотник и добыча» ему по нраву.

Охотница сначала растерялась, а потом тряхнула русой головой.

— Мне пятнадцать! — прошипела гневно.

— Ух ты, — хмыкнул беглец. — Взрослая, самостоятельная женщина.

Вот вроде ничего не сказал обидного, а захотелось разрешить Жуку растоптать это измождённое тело острыми копытами. Но нельзя: беглец — добыча самой принцессы. Девушка вскинула голову, ветер откинул с её лица волосы, но несколько волосинок прилипло к губам. Она рассмеялась, прищурившись.

— Если измерять возраст близостью к смерти, то ты — глубокий старик.

Хлыст просвистел и ударился о лёд совсем рядом с его рукой.

— Какая грозная! — прокомментировал беглец, даже не вздрогнув и не отдёрнув руки.

В его глазах отражалось зимнее небо, и охотница невольно подумала о том, что голубые глаза — это очень красиво.

Джия вздрогнула и проснулась. Снова тот же сон!

В каюту из мутного оконца попадал тусклый свет. Небольшое помещение провонялось насквозь запахом рвоты. Девушка застонала. Её снова тошнило, но она уже не знала: от качки, или от омерзительного запаха. Скатилась с невысокого топчана, застеленного колючими одеялами, встала на карачки, подползла к стене, поднялась, удерживаясь за неё. Ещё немного и она точно сойдёт с ума. Три дня! Три дня она наполняла тазики рвотой.

На дрожащих ногах Джия выползла на палубу. Голубое небо наверху пыталось вырвать ей глаза своим сиянием, чайки вопили, будто их ощипывали, а море словно пыталось доказать, что оно — степь, такое же зелёное и волнующееся.

Будь проклято море! Будь проклят этот корабль, чайки и вообще весь свет!

Девушка перегнулась через ограждение на палубе и наглядно продемонстрировала волнам, что о них думает. Живот крутило, горло невыносимо жгло.

— Госпожа, может вам вернуться в каюту? — раздался сзади соболезнующий голос.

Джия молча показала помощнику капитана нож. Он понял верно и поторопился убраться подальше.

Скорлупка, которую называли кораблём, плясала под ногами. Из мерзкой зелёной воды выскочила рыбина с человека ростом и, перевернувшись в воздухе, снова скрылась. Джия не знала, что она называется дельфином.