Хранитель детских и собачьих душ

Через час пришли с кормежкой две кумушки, что особенного принесли? – миска с накрошенным, размоченным в бульоне хлебом и белыми комками жира.

Собаки ели деликатно, нехотя: от жира болят животы. Кумушки разговорились о том, сем, и в частности, о приюте для собак – вот бы вывезти туда щенков, замерзнут ведь!

Одна из доброжелательниц была на пенсии, другая чего-то там вершила в горсовете.

– За мной заедет шофер, – сказала она подруге, – я на пять минут на работу, а оттуда и в приют можно!

Подъехала зеленая «Нива», шофер курил и сплевывал сквозь выщербленный зуб, пока тетки, кряхтя от честно нажитых килограммов, ловили кутят. Удалось поймать лишь коротколапого – звездочка во лбу была не в духе и забилась в привычное убежище, не откликалась ни на какие посулы. А трусишка всюду следовал за сестрой, копируя любой ее каприз, потому что она задирала его меньше, чем старший брат, и с ней было спокойнее.

– Подожди, сейчас выползут! – сказала тетка 1.

– Некогда ждать, вон меня человек ждет, опаздываю! – сказала тетка 2 и сделала большие глаза, подчеркивая тем самым значимость своей работы для города и человечества в целом.

Тетка 1, как безработная, скисла и не стала настаивать. Коротколапый, оказавшись в узком пространстве, где резко пахло металлом и кожей, заплакал и описался.

Тетка 2 попрощалась, уместилась на переднем сидении, старательно подобрав колени и милостиво сказала шоферу: «Поехали, Коля!»

Коля последний раз цвиркнул на снег желтой слюной, постучал ботинком по переднему колесу, надвинул на уши кепку, бросил окурок, захлопнул дверь, повернул ключ зажигания и сказал: «Кхехм».

Все получилось так торопливо, по-ненастоящему, что жирафка даже не поняла сразу, что у нее забрали ребенка. Потом, когда заползла под бытовку, она облизывала оставшихся щенков и близоруко мигала: где же коротколапый? Через час явились Пират с Кокосом, Кокос притащил тонкую, обсосанную, почти прозрачную баранью лопатку и гордо предложил жирафке, но той было не до еды – она все ворочала носом сонных щенков, может, третий где-то здесь, спрятался?

Приплелся, пошатываясь, с инеем на бровях, Безродный Барбос. Он так закоченел, что пролез поближе к сородичам, и щенки, довольно урча, уткнулись в его впалый, холодный живот.

Снег падал, падал, со́баки уснули.

Во втором часу дня подъехал небольшой крытый фургон, из него вышли двое коренастых, в защитной форме, мужчин: короткие стрижки, толстые пальцы, ботинки на толстой, со скрипом, подошве.

Водитель фургона вышел с гаечным ключом и сказал: «Ну?»

Двое в болотно-пятнистых телогрейках расчехлили ружья. Водитель фургона подошел к бытовке, наклонился и заколотил по стальной арматуре, крича надтреснутым, сивушным голосом: «Э! Э!»

Зарычала Маня, черным клубком выскользнул Пират, и пуля вонзилась ему между лопаток. Завизжав по-щеньи, Пират упал на брюхо и пополз.

Безродный Барбос решил проскочить, как делал обычно, между стеной здания и бытовкой. Далеко он не убежал – пуля вошла в крестец, парализовав задние ноги. Барбос взвыл и закрутился на месте, волоча нижнюю часть туловища. Следующая пуля расплескала ему глаз и вышла из затылка – звук раскалываемого грецкого ореха.

Найда-жирафка могла бы пересидеть, забившись в угол, но отчаянный вой умирающего Пирата поднял шерсть на ее загривке и потащил к выходу – не было сил сопротивляться. Щенки, попискивая, выскочили за матерью. Один из болотно-пятнистых ватников быстро поднял винтовку и опустил с силой приклад, давя позвоночник вылезающей из-под вагона со́баке.

Другой ватник пристрелил звездочку во лбу, пуля оказалась слишком велика для такого маленького тельца, – щенок не плакал, а умер сразу.

Кокос, выскочив одновременно с щенками, но с той стороны, что до него – Безродный Барбос, сделал две безрассудные попытки противостоять творящемуся на его глазах хаосу. Он бросился на ватник, дробящий прикладом Найду, и схватил за сапог. Тут же он увидел трусишку, растерянно озиравшегося по сторонам, отпустил сапог и попытался затолкать малого обратно под вагончик.

Водитель машины в самом начале бойни отступил и стал позади своего фургона, голова торчала над колесом, как черная редька.

На Кокоса, озлясь, потратили четыре пули, – последняя поразила и трусишку, опрокинувшегося лапами кверху.

Только Пират до сих пор еще полз, медленно, упорно, толчками, и полоса крови за ним делала снег розовым, будто бросили длинную муслиновую ленту.

Мане удалось сбежать лишь чудом. За свою сволочную жизнь она уже дважды бывала в облавах и потому знала, как бежать и как скрываться. Конечно, она была отчетливо видна на снегу, но выскочив, она сразу метнулась к куче картонных ящиков из-под писчей бумаги и папок. Ко всему, ящики были прикрыты обрывками черной полиэтиленовой пленки, так что Маня, взметнув пленку, миновала проволочное ограждение – а там и мусорные баки рядом, и строй кооперативных гаражей.