Хранитель древностей

Мы, северяне, знаем совершенно иные храмы. В них потолки низки и давят, в них пространство зажато и стиснуто в узких угловатых сводах. В них темно, тесно и страшно. И все в таких соборах свое, собственное, мистическое - и лики икон, и тусклые пятна лампад, и черное серебро подсвечников.

А Зенков отдал Богу только то, что он много лет привык давать людям, белые высокие стены, белые же своды купола, в прорезы которого видно чудесное алма-атинское небо, голубые и розовые иконы, похожие на картины. И писал эти иконы не монах, не богомаз, а учитель рисования - художник Хлудов, такой же великий украшатель, как и сам строитель Зенков {Приведу некоторые из теоретических положений Зенкова, сопоставив их с данными современной науки. Сейсмостойкое здание, пишет Зенков, должно:

1. Строиться из дерева или его заменителей. Здесь разногласий нет. "Только эластичные материалы и конструкции являются действенными антисейсмическими факторами в руках архитектора" (Н. Бачинский. Антисейсмика в архитектурных памятниках Средней Азии).

2. Иметь очень глубокий фундамент. "Опустите глубоко в землю фундамент - и вы не будете бояться за целостность вашего жилища". Вот это положение Зенкова признано только в последнее время: "Изучение последствий землетрясений показало, что малая глубина заложения фундамента отрицательно отражается на прочности сооружений во время землетрясений" (К. Николаев. Некоторые положения строительства в сейсмических районах).

3. Иметь обширные зазоры между землей и фундаментом. Ибо "каменный дом, не соприкасающийся в своем основании с верхними слоями земли, не боится землетрясений; подвал должен быть устроен под всем домом, так как он перехватывает сейсмические волны". (Зенков).

А вот что пишет советский инженер Ф. Зеленьков о предложенном им (как он считает - впервые) сейсмо амортизаторе: "В данной работе в_п_е_р_в_ы_е описан новый метод... Для этой цели использован специальный фундамент, который отделяет, то есть изолирует, здание от земли воздушным зазором и тем самым от сейсмических ударов со стороны земли". Автор упоминает много имен, но имени Зенкова среди них нет.

Как развитие и продолжение этой мысли необходимо, считает Зенков, "огорождение здания рвами, которые при твердых грунтах могут засыпаться землей". Вот эту мысль Зенков вынашивал несколько десятилетий, после того как в 1887 году он наткнулся на следующие необычные явления.

После катастрофы 1887 года оказалось, пишет он, "деревянная минная галерея в г. Верном на расстоянии всего 12 верст от эпицентра (Аскайское ущелье) испытала, очевидно, настолько легкое сотрясение, что в ней не везде осыпалась земля". А в катастрофический 1911 год Зенков сделал и другой опыт: "Окопал свой дом антисейсмическим рвом". "Результаты считаю блестящими. При землетрясениях в 6 баллов, - пишет он, - только слышу гуд, жду толчков, но их уже не испытывает мой дом, окруженный рвом... Семь месяцев ходят ко мне люди смотреть ров".

Этого опыта Зенкова, кажется, еще не изучал и не повторял никто.}.

Глава вторая

Прошло не то четыре, не то пять лет. Получилось так, что в этом соборе я и стал работать.

Первое, с чем я познакомился, придя туда, был церковный чердак. В самый день моего поступления меня свела туда заведующая хранением. Дело в том, что на чердаке этом уже года три стояло несколько заколоченных ящиков с караханидскими (XI век!) черепками, и заведующей, девушке еще очень молодой, но хозяйственной и бережливой - ее звали Клара Фазулаевна, - страшно хотелось, чтобы я из них слепил хотя бы с десяток сосудов. Уж больно хороши были эти черепки - блестящие, новешенькие, разноцветные: и небесно-голубые, и черно-зеленые, и какие-то шоколадные.

"Понимаете, - умильно говорила она мне, - ведь тут все, все осколочки целы, и даже свой номер на каждом осколочке, тут только руки приложить". Руки я к черепкам прикладывать не стал, но на чердак полез и с тех пор туда зачастил.

Чердаки - моя слабость. Я их люблю и понимаю с детства. Когда мне было лет десять, мы жили в Москве в большом хмуром пятиэтажном доме, и самое лучшее в нем был чердак. Каждый день несколько часов я проводил там. Было страшновато, тихо и хорошо. Стояли необычайные вещи, каких на земле нет, оленьи рога, поросшие мохнатой пылью, разбитый аквариум, чучело совы. Порой из старого умывальника показывалась морда огромной плюшевой крысы, и я замирал от восторга. Незнакомый кот, чудесный и рыжий, вдруг появлялся у слухового окна - стоял гордый, прямой и подтянутый и смотрел на меня. Как он не походил на тех худых, шершавых и умильных попрошаек, которых мне не разрешалось брать на руки. В щелях и застрехах пищали воробьята, и, если встать на цыпочки, можно было достать целую горсть их, страшно горячих, трепещущих, влажных. Внизу ничего этого, конечно, не было.