Хранитель лаванды

– Я фермер из Со. Возделываю лаванду, причем несколько лет назад о войне и знать ничего не знал, кроме того, что она унесла жизни моих родителей. Я больше по части масла… Думаю как француз, но в сердце – немец. Вы спрашиваете про политические убеждения, герр фон Шлейгель? У меня их попросту нет. Во мне уживаются два народа. Прямо сейчас я сильнее ощущаю себя немцем, чем раньше – но я не хочу, чтобы умирали люди, будь то немцы или французы. У меня есть свои устремления – хочу расширить семейное дело, есть девушка, на которой я намерен жениться… – Он развел руками. – С какой стати мне ставить это все под угрозу?

Фон Шлейгель кивнул.

– Вы были сегодня в Горде?

Люк не осмелился солгать.

– Да.

– Казнь видели?

Тут уже приходилось рискнуть.

– Нет. Мы уже ушли в аббатство. Мне хотелось показать Лизетте прекрасную долину, в которой летом растет лаванда. На обратной дороге, в кафе, мы и услышали о расстреле. – Люк был уверен, что отец Август подтвердит его историю. – Не понимаю, к чему вы клоните.

Глаза фона Шлейгеля вспыхнули злобой.

– Я обвиняю вас в том, что вы – тот самый партизан, который сегодня перерезал горло Лондри в отместку за смерть двух подпольщиков.

Люк воззрился на него с гневом и недоверием, а потом вскочил, с шумом отодвинув стул.

– Со всем почтением, герр фон Шлейгель, ваше обвинение ни в какие ворота не лезет!

– Сядьте, пожалуйста, – с раздражающим спокойствием произнес гестаповец. – Не заставляйте меня настаивать.

Люк провел рукой по волосам и сел.

– В Сеньоне был один человек, описание которого полностью вам соответствует. По фамилии Боне. Вам это что-нибудь говорит?

– Я был в Сеньоне всего один раз, проездом. Боне? – Люк пожал плечами. – Никогда не слышал.

– У нас крайне мало информации. Мы полагаем, он фермер. Возможно, выращивал фрукты.

Люк вздохнул.

– Вот и вся связь? И он, и я – фермеры из Прованса?

– Нам говорили, что он высок и волосы у него не темные. – Фон Шлейгель тихонько рассмеялся, глядя на шевелюру Люка, мерцавшую золотом при свете одиночной лампочки.

– Ума не приложу, чего вы от меня ждете. В Любероне десятки фермеров. Он говорит по-немецки?

– Не знаю… А говорит?

– Герр фон Шлейгель, ну сами подумайте, как я могу быть этим Боне? Меня зовут Лукас Равенсбург. На свете масса мужчин одного со мной телосложения. Вы сказали, что проверили меня. Почему же вас это не убеждает?

Настал черед фона Шлейгеля вставать с места. Заложив руки за спину, он посмотрел на Люка.

– По-немецки вы говорите хорошо, и согласен – документы у вас в полном порядке.

– Я Лукас Равенсбург из Со, а изначально из Баварии, – стоял на своем Люк, добавив в голос раздражения. – Вам кто-нибудь из Сеньона меня показал?

– Нет. Я выслеживаю вообще всех партизан этой местности. Боне пока лишь подозреваемый, его вина не доказана. Жандармы из Апта считают, что после ареста семьи Боне бежал из этих краев и скорее всего уже мертв.

– Семью Боне арестовали?

– Отребье, – отрезал фон Шлейгель. – Старый жид и его шлюхи.

– Вы что, шутите? – Щеки Люка вспыхнули от ярости. – Посмотрите на меня! Я похож на еврея?

– Напротив, вы просто воплощение истинного арийца. Однако есть сведения, что этот Боне приемный сын. Не слишком ли много совпадений?

– Каждый любит толковать факты так, чтобы подходило под его точку зрения. Кто вам предоставил информацию?

Фон Шлейгель вздохнул.

– Сегодня убили милиционера Лондри. Вы знали его?

– Нет, – твердо ответил Люк.

– Невеста Лондри была родом из местной деревни.

Невеста! Теперь спорить или что-то доказывать бесполезно. Катрина заговорила. Но Люк не доставит фон Шлейгелю удовольствия видеть его страх. Пусть себе обвиняет. Люк бесстрастно посмотрел на гестаповца, ожидая, когда же упадет занесенный меч.

– Эта молодая женщина, Катрина Жирар, тоже убита.

Люка вдруг замутило. Катрина мертва?

– Должно быть, она застала убийцу с поличным.

– И какое отношение milicien и его невеста имеют ко мне?

Фон Шлейгель вскинул руки в насмешливом отчаянии.

– Вот именно. Эта особа, Жирар, постоянно твердила нам о Боне. До вчерашнего дня я считал ее ненадежным источником, но после того, как она выдала нам двух партизан, я, признаться, сильно заинтересовался ее сведениями. И послал за ней машину. Но тут, Равенсбург, в игру вступают вечные женские причуды. Она заявила Лондри, что если человека, похожего по описанию на Боне, схватят, она хочет лично удостовериться, что это он. Какая жалость, что она мертва. Понимаете, Равенсбург, от мадемуазель Катрины я получил бы всю необходимую информацию. А так у нас нет ни подробного описания, ни даже полного имени. Она называла его просто Боне.

Люк не мог прийти в себя от потрясения. Катрина хотела уничтожить его. Более того – хотела присутствовать при последнем ударе. Хотела заглянуть ему в глаза, когда обвиняюще укажет на него пальцем.

– И тут на сцене появляетесь вы – приезжаете из Горда в Кавайон, во всем соответствуя словесному портрету, причем в тот самый день, когда убили Лондри и его невесту.

Фон Шлейгель улыбнулся, подслеповато помаргивая из-под монокля.

– Это и есть то, что называется совпадением… невероятное совпадение.