Хранитель лаванды

Секретарша Килиана отсутствовала довольно долго, а вернувшись, нервно протянула ему какие-то документы и снова рассыпалась в извинениях, тем самым прерывая поток его невеселых раздумий. Сандрина была француженкой, но слишком уж не уверенной в себе, чтобы работать на таком уровне, да и по-немецки говорила с запинкой. Вчера на званом ужине, услышав, как Килиан сетует на помощницу, кто-то пошутил: мол, любая девушка сразу начинает по нему сохнуть и уже не может сосредоточиться на работе.

Килиан сжал зубы. Неужели эти люди не понимают: война — это не игрушки! Никакие романы в Париже ему не нужны! Как могут его коллеги проявлять такое легкомыслие, когда на войне гибнут целые отряды прекрасных молодых людей? Да он сам бы лучше погиб в морозной пустыне, чем так вот умирать от чувства вины в кабинете, изысканной комнате Бурбонского дворца, где подавали горячий шоколад в изящных чашечках лиможского фарфора, а мужчины курили сигары и пили коньяк.

— Оставьте бумаги здесь, Сандрина, — по-французски произнес Килиан. — Спасибо, я потом подпишу. Знаете, несмотря на холод, на дворе чудесный весенний денек. Почему бы вам не взять отгул до вечера?

Девушка растерянно уставилась на него.

— Но…

— Ступайте. Возьмите отгул. — Он поднялся.

— Полковник Килиан, вы меня увольняете? — Она страшно перепугалась.

— Мне кажется, на этом месте вы несчастны — вы все время нервничаете. Да и, должно быть, одиноко вам тут со мной. Вас же взяли из секретарского отдела? Хотите вернуться туда? Вам там будет легче?

— Ну… — Она замялась.

— Я все устрою. И никаких изменений в жалованье. Так вас устроит?

Девушка просияла.

— О да, спасибо, сэр!

Килиан кивнул и улыбнулся. Правда, теперь он останется без всякой помощи, ну да ничего. Найдет себе кого-нибудь, кто безупречно говорит и по-французски, и по-немецки. Что угодно, только бы его отдел стал более эффективным, а его усилия — более ощутимыми. Уж если ему не суждено вернуться на фронт, надо занять позицию, откуда можно помогать тем, кто сражается в окопах.

Следующие несколько часов он провел, честно трудясь, с головой погрузившись в никчемные бумаги, что стекались к его столу непрерывным потоком. Берлин педантично запрашивал копии всех писем, а сколько документов требовалось по поводу самого мельчайшего бюрократического решения — казалось уже за гранью паранойи. Но Килиан, сжав зубы, педантично выполнял все положенное.

Когда он в следующий раз оторвал взгляд от стола и посмотрел в панорамное окно, время шло к пяти часам, темнело. Внезапно полковник почувствовал, как в теплый кабинет вторгается леденящий холодок с улицы. Килиан упрекнул сам себя — нельзя быть таким неженкой! В России его люди замерзали насмерть, без преувеличений. Многих солдат находили замерзшими на посту.

Он сверился с дневником, надеясь, что занесенная туда встреча каким-нибудь чудесным образом сама собой испарилась. Увы, со страницы на него нагло уставилась запись черными жирными чернилами: встреча с каким-то немецким банкиром, семь вечера. Нельзя ли отвертеться? Нет, никак. У этого человека крепкие связи в Берлине. Ну да ладно, вдруг знакомство окажется полезным?

И хотя горячая ванна и ранний отход ко сну этим холодным весенним вечером манят с неземной силой, ему предстоит освежиться в кабинете и пешком двинуться к стильному Сен-Жермену. Килиан снова посмотрел, который час. Да, пожалуй, можно успеть пройтись вокруг Люксембургского сада, прежде чем направиться мимо Сен-Сюльписа к кафе. Вечер внезапно показался более или менее терпимым: если повезет, он услышит хор в Сен-Сюльписе или звучный церковный орган.

Маркус Килиан поднялся. Надо наконец подкрепиться чем-нибудь горячим и основательным — и быть может, очаровывая нового знакомого в надежде, что тот замолвит за него словечко в Берлине, он даже позволит себе выпить подогретого коньяка.

21

Лизетта сама не верила, что прошло семь месяцев с тех пор, как она попала в Париж. Она успешно вступила в контакт с местным подпольем и обосновалась в комнатке верхнего этажа дома на тихой улочке на Правом берегу. Восемнадцатый округ славился знаменитыми кабаре и ночной жизнью, сюда часто заглядывали немецкие солдаты. Лизетта понимала, что стоило бы переехать, но ей не хотелось лишний раз испытывать удачу.