– Не твоё дело, приятель, благодари лучше мэтра, что сам жив пока остался, да помоги нам его отсюда вынести! – не поворачивая головы, бросил гном.
Все оставшиеся в живых алебардисты, как один, ринулись помогать. Они прекрасно понимали, что, не пусти волшебник в ход своё чародейство, здесь очень скоро не осталось бы никого живого.
Фесса подхватили на руки.
– Надо наших найти! – крикнул один из наёмников, постарше, с капральским значком на помятом шлеме. – Ежели их волшебническое достоинство в себя придёт, так мы всех этих вражин покрушим!
– Мэтр тебе что, катапульта дубовая? – заорал в ответ гном. – Выносим его, тебе сказано! Он ещё и не очнулся!
Неясыть слышал эту перебранку, словно очень-очень далёкое эхо, медленно всплывая назад из глубин небытия. Мир, пусть кровавый и жестокий, властно звал его назад… однако тут в дело вмешалась ещё одна сила.
Фесс услыхал слабый, но внятный и властный зов. Вокруг простиралась абсолютно непроницаемая тьма, ночь без малейших проблесков, когда не видишь не то что вытянутой руки, но и поднесённых к самому лицу пальцев.
Эта Тьма не была ни злой, ни доброй, ни жестокой, ни милосердной. Она просто была, поглощённая собой, не единая, не монолитная, говорящая сразу тысячами бесшумных, загадочных голосов; эти-то голоса и сливались для Фесса в невнятный, но могучий и притягательный зов.
Постепенно на их фоне выделился один, звучавший для Неясыти отчётливее и резче остальных. Невозможно было понять, мужчине принадлежит этот голос или женщине, молод его обладатель или стар – магия гасила все характерные черты, оставляя только смысл.
Этот зов казался почти неодолимым. Неясыть не мог понять, в чём его притягательная сила, но сопротивляться уже не мог. Тьма не угрожала ему, она оставалась такой же, как всегда, – пассивной, но совершающей, недвижной, но проникающей повсюду. Тьме было всё равно, вольётся в неё ещё одна частичка по имени Фесс или нет. На зов откликался сам Неясыть, отзывались какие-то глубокие струны его души, о существовании которых он и сам до сих пор ничего не знал. Ему предстояла борьба не с Салладорцем – что давно слившемуся с Тьмой гениальному волшебнику-самородку ещё один смертный! – но с самим собой.
Тьма не обещала покоя. Она не обещала забвения. Она вообще ничего не обещала, кроме… кроме
Как всегда, на помощь пришла боль. Самая обычная, боль его тела, которое, похоже, никак не желало согласиться с происходящим. Резкая и острая, боль вырвала Фесса из погибельного транса.
Он открыл глаза.
Вокруг вновь был горящий Арвест, а над самим Фессом склонилось полубезумное лицо Сугутора.
– Очнулись, мэтр, хвала подземным Богам, которых я, Сугутор, никогда не видел! – возопил гном, чуть не пускаясь в пляс от радости. – Вставайте, мэтр, вставайте, если можете, и если не можете – тоже. У нас тут, похоже, затевается знатное веселье!
Фесс заставил себя подняться. Ноги ныли, словно он только что отмахал три десятка миль по бездорожью.
К кучке выживших в первом бою алебардистов успели присоединиться ещё два отряда и не меньше сотни арвестских обывателей, вооружённых кто чем. Все они смотрели сейчас на него, Чёрного мага, некроманта, совсем недавно хладнокровно добившего одного из раненых, чтобы только заполучить силы для разрушительного заклятия; люди готовы были идти за ним, и цвет уже не играл никакой роли.
Сцены, одна соблазнительней другой, вихрем пронеслись в сознании Фесса – он, Неясыть, – спаситель Арвеста, коленопреклонённая толпа, умоляющая его возложить на себя ещё не успевшую остыть после плавильного горна причудливую корону; в первых рядах стоят отцы-инквизиторы, босые, с непокрытыми головами, смиренно ожидая его строгого суда…