Хранитель Мечей. Рождение Мага

Окружающий мир Неясыть сейчас видел примерно так же, как и те, кого он вёл за собой. Мутная темнота, алые сполохи чужого страха, ужаса, отвращения… слепяще-белый прямоугольник церкви, свет режет мёртвые глаза, но там, возле белых стен, – очень-очень много живых, очень-очень много страха, и потому мёртвые идут. Нельзя сказать, что они очень уж сильно страшатся магии Перекрещённой Стрелы – ненависть всегда сильнее, она зачастую побеждает даже страх смерти, – и потомунеупокоенныеидут. Конечно, они не знают, что селение уже вымерло, что его обитатели с громкими отчаянными воплями разбежались кто куда, церковные двери захлопнулись за последними и там что было мочи заголосил хор – словно громкая молитва может помочь лучше, чем даже немая!.. Они не знали, что алые и жёлтые огоньки – лишь искусно поддерживаемая Фессом иллюзия, они верили ему, своему брату, который сейчас вёл их на гибель.

Неясыть одновременно чувствовал и напрягшийся чужой след. Малефик вылез из своего укрытия. Конечно, ему деваться некуда – или срочно нужно принести кого-то в жертву, хоть кого, петуха, кошку, собаку – кого угодно; это поможет, но ненадолго, потому что кладбище уже очищено, и злодею теперь всё нужно начинать сначала.

Но это мы ещё посмотрим…

Да, так и есть – идёт сюда. Надо же! Хватило смелости, вылез… когда всё село сидит по сундукам и подпольям, завывая и мелко трясясь от страха. Хороший малефик, смелый… вот почему же только творит такие злодейства? В принцип меньшего зла это никак не укладывается. Не было никакой нужды в таких чудовищных жертвах… ни эпидемии, ни иного всеобщего бедствия… Зачем, почему, для чего?

Но с малефиком мы разберёмся чуть позже. Вот она, церковь… скажите, пожалуйста, и впрямь свята… относительно, конечно, потому что в её стенах назначались свидания, а кое-кто даже и целовался, стоя в задних рядах… девчонкам руку под юбки запускал… всё обычно. Но сам настоятель – чист, а такое, говорят, куда как редко.Неупокоенныевстревожились, разящий острый свет добрался и до их тупого сознания, они чуют опасность, ещё немного – и почуют предательство. Надо торопиться.

Закусив губу от боли, Неясыть полной пригоршней зачерпнул чужой, заёмной, Святой Силы. Она жгла, колола, резала душу острым ножом, она была совершенно, абсолютно чужда ему; но в том-то и Сила Тьмы, что она способна вобрать в себя всё. Абсолютно всё. Как бы ни было при этом тяжело самому отмеченному Тьмой…

Свет Спасителя принимал в руках Фесса форму короткого клинка. Маловато зачерпнул… рассчитывал, что получится меч, а хватило удержать только простой нож. Придётся идти врукопашную, а это чревато… Интересно, кстати, почему такие вот мечи – настоящие, длинные, смертоносные – не могут делать в схватках снеупокоеннымисами святые отцы?

Он резко развернулся. Чуть раньше, чем следовало… и второй мертвяк успел отшатнуться. Начисто снесший голову первому нож лишь чиркнул по ключице, не задев позвоночного столба. И сразу же удар, от которого в глазах вспыхнули искры – мёртвые не промахиваются. Фесса опрокинуло на спину, и он с ужасом увидел медленно наклоняющуюся над собой распахнутую пасть с чёрными пеньками давно сгнивших зубов. Мертвец даже прошипел нечто вроде «Предатель!» – настолько велика была владевшая им ненависть. Ведь, по сути, сам по себе оживший труп был ни в чём не виноват – им, словно куклой, двигали совсем иные Силы.

Нож исчез из рук Фесса. Порез на руке успел затянуться. Оставалось только одно средство, и теперь уже всё зависело только от его, Фесса, силы воли.

Жить, подумал он, пока жуткая харя клонилась к нему, явно намереваясь вцепиться остатками зубов в горло – не прокусить, а разорвать его. Жить, хоть как, но жить! Я не ваш, я продержусь! Как угодно, но продержусь, любой ценой!

Любой? – казалось, насмешливо откликнулась Судьба. Ну что ж, некромант, попробуй…

– Держись! – крикнул знакомый голос. Великая Тьма, откуда здесь, виспытании, взялась Атлика?..

Раздумывать времени не было. Фесс ударил всеми оставшимися силами, вдавливая мертвеца обратно в вытолкнувшую его было землю, гася, точно сапогом угли тлеющего костра, то злое подобие жизни, что разжёг в мёртвой плоти хитроумный малефик…

Неясыть словно сам тащил из себя живую кость. Боль пронзила внутренности, он заорал от нестерпимой муки, сам не слыша своего крика, – но мертвецу пришлось и того хуже. Незримый молот рухнул прямо на голый череп, обломки кости брызнули в разные стороны, земля расплескалась вокругнеупокоенного, точно вода, чёрный водоворот втягивал бьющийся впосмертнойагонии костяк, увлекая его всё глубже и глубже, мимо самой плоти этого мира, вовне, в безграничность, туда, где, наверное, обитали те самые многоножки, что умели обернуться юными красавицами, перед тем как пожрать саму душу своей жертвы.

– Неясыть! – Атлика приподняла его голову. Глаза у девушки были сейчас как два блистающих чёрных камня – ни белков, ни радужки.

И за ней тянулся явственный чёрный след, след крови и чужих мук.