Хранитель Мечей. Рождение мага

Со стороны это выглядело так, словно с посоха Фесса, разрывая ночь, потёк вперёд чёрный огонь, тугие струи охватывали монстров, и те тотчас же начинали обращаться в ничто. На самом кладбище из развороченных могил вверх ударили фонтаны земли: словно сама Великая Живородящая отторгала восставшие против жизни бренные останки. Остатки гробов, не пошедших в дело костей – всё это взвилось в воздух, в тот же миг вспыхивая уже нормальным, человеческим, всеочищающим живым огнём.

Фесс почти терял власть над Силой, отчаяние и боль умирающих преобразовывались во всесокрушающую жажду разрушения; он чувствовал за спиной гнев и ярость Этлау, понявшего, в чём дело, – ну куда ж ему, святому магу, было перехватить обратно нити управления Силой у истинного адепта Тьмы!

Покончив с костяными гончими, сотворённый Фессом ураган ворвался на погост. Буйный вихрь, в котором тьма была перемешана с огнём, вскрутился тугой спиралью, играючи переворачивая могильные плиты, разбрасывая землю – он рвался вглубь, туда, где дремали чудовищные коконы костяных драконов, тварей, перед которыми те же гончие показались бы жалкими щенками.

Они ещё спали, они ещё видели сладкие сны, полные кошмарных видений – пылающие города, беспощадно избиваемые толпы, – когда сверху к ним ринулись не менее жадные и не менее смертоносные щупальца сотворённого Фессом вихря. Земля расплёскивалась перед его натиском, словно вода; сам Неясыть быстрым шагом шёл вперёд, к погосту, оставив за собой обмершую толпу и застывшего в немой ярости Этлау; инквизитор давно бы уже скомандовал прекратить пытку или просто убить несчастных, если бы не понимал, какая Сила обрушится на него уже в следующий момент. И ему ничего не оставалось, как скрежетать зубами и ждать.

«Непременно напишет доносы всюду, куда только сможет», – с какой-то весёлой злостью подумал Фесс. Кровь бурлила, огонь Силы заставлял её просто кипеть, Неясыть догадывался, что и сам сейчас едва ли особенно сильно похож на человека – может, как раз на ту громадную сову, что поделилась с ним своим именем?..

Он оставил позади деревню. Он понимал, что поступает глупо, что надо было дать вихрю возможность разделаться и с драконами, однако ему, Фессу, как никогда нужна была сейчас рукопашная. Твари, конечно, не станут покорно ждать конца. Уже сейчас толстые коконы трещат по швам, костяные драконы не из тех, что так просто расстанутся с жизнью, пусть даже с тем кошмарным и мучительным даже для них подобием, что их наделила Судьба; они будут драться. Обречённо, без надежды на победу, но будут. В другое время Фесс никогда бы не рискнул пойти на подобную схватку, но сейчас, и особенно после увиденного!..

Он уже стоял на могиле, когда из ближайшей разрытой вихрем ямы начала подниматься чудовищная голова – нет, не благородный истинный дракон, обитатель гербов и персонаж героических баллад, а кошмарное порождение того неведомого мира, где всё, даже самая мельчайшая частица, абсолютно и полностью враждебны человеку. Третья стадия неупокоенности – когда из бренных останков начинает создаваться новая сущность, когда могильная земля становится плотью, а полусгнившие кости внезапно начинают расти, жадно втягивая в себя жизненные соки. Человеческий череп – целый и невредимый – внезапно становится глазом, чудовищно удлинившаяся многосуставчатая рука – хвостом, рёбра превращаются в крылья, а уж челюсти – и вовсе ни на что не похожи.

Фесс больше не мог ждать. Тварь ещё не выкарабкалась на поверхность, скрипя и хрустя сочленениями, а чёрный посох уже ударил острым, холодным железом окованным концом прямо в безглазый череп, откуда тянулись, жадно ощупывая мир, незримые нити колдовского зрения монстра.

Брызнула неправдоподобно белая и чистая кость. Посох глубоко вошёл в плоть чудовища, круша магические связки, поддерживавшие воедино исполинскую тушу; Неясыть налёг на венчавший его оружие камень, посох уже не просто пронзал, он вспарывал тело врага; и, едва только окованное остриё вырвалось наружу, дракон весь словно бы взорвался изнутри, подобно костяным гончим несколько минут назад.

– Один, – громко сказал Фесс.

За первым гадом последовали и остальные. С какой-то гибельной лихостью Неясыть не стал ставить защиту, вбрасывая всю до капли Силу в свой посох, уже раскалившийся в руках молодого некроманта. Он дрался им, словно диковинным подобием и меча и копья одновременно. И – о чудо! – внезапно начало вспоминаться, казалось бы, начисто и намертво забытое боевое искусство; власть над собственным телом была упоением, счастьем, восторгом.