Император хотел пошутить, посмеяться над всеми и всяческими снами; однако было в голосе его любимой Дану нечто, заставившее смех умереть на устах.
– Будем надеяться, что смерть Мельина действительно далеко, – прокашлялся он. – Будем надеяться, что проживём наши дни вдалеке и от гнева богов, и от их милости – если, конечно, эти боги вообще существуют, в чём я сильно сомневаюсь. Никогда не видел ни одного.
– Я тоже. Но наши Старшие верили, что боги всё ещё остались в Мельине. Только они очень ослабли, почти заснули. Ведь никто больше не поклоняется им. Откуда ж набраться силы?
– А в кого верили Дану?
– Хозяева лесов, озёр, рек; небесные и облачные духи; духи огня, камня, трав, песков… всего и не перечтёшь. Духи волчьих стай, пчелиных роёв, птичьих базаров… даже и такие были.
– И они на самом деле помогали?
Сеамни покачала головой.
– Если бы помогали, неужели нам потребовались бы эти изуверские заклятья, чтобы подчинять себе волков?
Наутро по выстуженным улицам строящегося города застучали копыта. Совет окончился глубокой ночью, и Император разрешил не гнать гонцов в мороз и холод. Весть должна была достичь как можно большего числа мест; несколько часов задержки не сыграли бы особой роли.
Пять новых легионов. И ополчение. Все, способные носить оружие. Все нелюди, кто захочет встать рядом с верными слугами Императора, получат гражданство и все права коренных жителей Мельина.
И ещё – обещанные лютые казни всем, кто перейдёт на сторону Семандры. Включая не только самого изменившего, но также всех чад и домочадцев. Конфискация майората, лишение имени. Поругание и уничтожение герба.
И последнее – все, кто способен был к магии, должны были явиться на сборные пункты общеимперского ополчения. Вторгшийся враг имел чародеев. Мельинская армия – нет.
Помчались гонцы к графу Тарвусу, к командирам северной и центральной армий Империи. В отсутствие магов Радуги стало невозможно мгновенно передать послание, пришлось вернуться к старым добрым конным гонцам; к счастью, Император начал создавать почтовые станции со сменными конями сразу же после того, как кончилась война с магами.
– Мне нужны твои соотечественники, капитан.
– Мой Император, – Вольный слегка склонил голову, – изволит шутить.
– Почему, Кер-Тинор? Всем известно, Круг Капитанов принимает золото и посылает дружины сражаться за уплатившего.
– Только когда Круг считает это выгодным делу Круга, мой Император.
– Ты полагаешь, что защиту Империи Круг не посчитает выгодным своему делу, капитан?
– Да, мой Император, – сдержанно и ровно ответил Вольный. – И я не «полагаю». Я это знаю.
– Сможешь объяснить? – лаконичность Вольных порой становилась просто невыносимой.
– Мой Император, прикажи мне отдать жизнь за тебя. Но не приказывай мне раскрывать замыслы Круга Капитанов.
Император досадливо поморщился. Щепетильность Вольных тоже вошла в пословицы, равно как и их храбрость или немногословность.
– Хорошо, Кер, – Император усилием воли удержался от саркастического замечания: «Неужели ты так хорошо осведомлён о делах Круга, мой капитан?» Слово Вольного считалось прочнее адаманта. – Не стану приказывать. То есть посылать гонцов к Кругу ты считаешь бессмысленным?
– Да, мой Император, – лицо Вольного оставалось бесстрастным, как гипсовая маска.
– Следует ли из твоих слов, что Круг Капитанов также отвергнет все предложения о союзе со стороны Семандры?
Вольные не лгут. Если они не хотят отвечать, то уклоняются от заданного вопроса, но не лгут.
– Это вопрос о мыслях и делах Круга Капитанов, мой Император.
– О которых я обещал тебя не расспрашивать. Хорошо, Кер, твои недомолвки мне лично представляются весьма красноречивыми. Ты можешь идти.
– Повиновение Империи, – ответил Вольный уставной фразой.
Император сжал кулаки. Душившая ярость мешала размышлять, он до боли стиснул кулаки, ожидая, пока минет приступ бешенства.