Вместо ответа чародей простёр руку – и рухнувшую поперёк тропы уродливую чёрную осклизлую не то ветвь, не то щупальце, всю усеянную острыми блестящими шипами каждый по локоть, тотчас же охватило пламя.
– Кто-то очень умный устроил это место, – тяжело проговорил маг, глядя на корчущуюся в агонии жертву. – Свобода Сил. Вдосталь магии. Истребляйте друг друга, изгои. Пусть выживет сильнейший. Просто…
– А что делать с сильнейшим?
– А он будет ждать более сильного, – отец повёл ладонью, и пламя тотчас опало. От чёрной ветви-щупальца не осталось даже золы. Распались золою даже твёрдые шипы. – И так без конца. Удобно… Дно Миров, одним словом. В каждой Империи должно быть место, где собираются отбросы и где они грызутся, творя своего крысиного короля. Похоже, кто-то озаботился сотворить нечто подобное и здесь.
– Не слишком ли буйно твоё воображение, отец? – Ниакрис не могла назвать его «папой». Это слово навеки умерло, осталось погребённым под двумя тяжёлыми валунами в дальнем Пятиречье, где восьмилетняя Ниакрис вырвавшейся на волю колдовской силой написала эпитафии матери – волшебнице Дарине и деду – чародею Велиому.
Некромант покачал головой.
– Хотел бы я ошибиться.
– Но как ты можешь утверждать…
– Не могу, – сухо отмолвил маг. – Давай не будем об этом. Пойдём вперёд и посмотрим, что ещё нам приуготовили.
– А кто приуготовил?
– Боги, дочка. Конечно же, Боги. Неведомые, непознаваемые – ведь если есть иерархии сил, то должен же кто-то оказаться на самом верху!
– Хорошее рассуждение… – саркастически хмыкнула Ниакрис. Худая, жилистая, в одежде, что была на ней в день штурма замка, она насмешливо смотрела на высокого седобородого человека – ещё далеко не старого годами, но с морщинами, приличными разве что столетнему старцу.
– Иногда меня посещает вдохновение. Наверное, из меня вышел бы приличный сказитель, – отрывисто бросил чародей. – Ну что… Лейт… идём?
Она кивнула. Отец и дочь прорывались сквозь заслоны с голыми руками, у них не было ни припасов, ни оружия. Смутно, точно припоминая ускользающий сон, Ниакрис помнила какие-то миры, фиолетовое, зелёное или ядовито-жёлтое небо, где они вроде с кем-то бились и, наверное, что-то ели – иначе как они могли бы очутиться здесь? Или всё пережитое – на самом деле лишь отзвуки чародейного сна, а на самом деле от мига, когда над Замком полыхнул Знак Разрушения, не прошло и минуты? Лейт не чувствовала ни голода, ни жажды. Когда она ела в последний раз? Когда последний раз её губы касались влаги?..
Откуда здесь берётся мягкий свет, словно ранним утром, когда светило только поднимается над горизонтом, хотя никакого солнца, конечно же, нет и в помине? Откуда земная тяга? Кто развёл тут все эти живые леса? Кто населил их многоразличными существами?
– Идём, отец.
Узкая тропа, даже не тропа, а щель между сходящимися и почти сошедшимися стенами Дикого Леса вела прямо вперёд. Здесь нет сторон света, нет «севера» и «юга», «востока» или «запада». Нет ничего, кроме «низа» и, соответственно, «верха». Да ещё разлитый повсюду мягкий, совершенно не угрожающий, не внушающий подозрений свет.
– Погоди, – Некромант не двинулся с места. – Погоди… нас там ждут.
Лейт мигом насторожилась – точнее, насторожилась и приняла боевую стойку уже не Лейт, а Ниакрис, верная выученица Храма Мечей.
За сходившимися живыми стенами их на самом деле ждало нечто алчное, голодное и полуразумное. Волны животной ненависти, услужливо подхваченные щедро разлитыми здесь магическими энергиями, докатились до Ниакрис.
– Тварь… жрать хочет, – брови девушки сошлись. Невольно она вспомнила становище поури и свои отчаянные схватки, когда она убивала за горшок дурнопахнущей, почти несъедобной для обычного человека каши.
– Тут таких много, – согласно кивнул отец. – Вот что, дочка, подвинься-ка. Я дело заварил и теперь вперёд пойду.
Ниакрис выразительно пожала плечами. Она простила этому человеку им сотворённое, она чувствовала, что он –
Некромант, в свою очередь, ответил дочери сухим кивком. В перерывах между приступами обессиливающего, рвущего душу покаяния он всегда делался таким – сдержанным, отстранённым, даже каким-то иронично-насмешливым. Порой он позволял себе отпускать в её адрес колкости.
Стены Дикого Леса заколебались, судорожно выбрасывая из себя поперёк тропы парящие осклизлые щупальца-ветви, усеянные, как и первое, густой щетиной чёрных, до синевы блестящих шипов.
– Отец! – вырвалось у Ниакрис.
Он только досадливо отмахнулся – мол, не мешай.