Он посмотрел Сибил в лицо, увидел крохотные морщинки в уголках ее рта и россыпь веснушек на носу. И вдруг перед ним вновь предстала юная девушка, которая одна во всем мире любила его, которой — одной во всем мире — он был небезразличен. Он был в неоплатном долгу перед Сибил и не хотел причинять ей боль.
— Сибил, — начал он осторожно, легко погладив ее по щеке, — это все было много лет назад. Мы были тогда детьми,
— Ну и что! — крикнула она, помотав головой с такой силой, что слезы, собравшиеся в уголках глаз, брызнули во все стороны. — Я никогда не переставала любить тебя!
Рейн поднял взгляд к небу, где уже собирались поздние летние сумерки. Небо было мягкого, чуть туманного лавандового оттенка, оттенка ее глаз. Было время, когда он любил ее всем сердцем, хотя то была любовь мальчишки, а не взрослого мужчины. Но был ли он уверен, что от той любви ничего не осталось?
Он взял лицо Сибил за подбородок, приподнял и поцеловал в губы.
Они были по-прежнему нежными и податливыми, но Рейн не ощутил и тени прошлой страсти. Возможно, эта страсть всегда существовала только в его памяти...
Он услышал тихий шорох. Это могла быть птица, устраивающаяся в своем гнезде, это мог быть ветер, качнувший ветку. Но Рейн знал (трудно сказать как — может быть, шестым чувством), что это было. Он отпустил Сибил и медленно повернулся.
Арианна стояла на берегу рыбного прудка, на самой кромке воды, словно только что поднялась из ее темных глубин, затененных листьями кувшинок. Он вдруг вспомнил деву озера из любимой песни Талиазина. Она стояла не настолько близко, чтобы можно было видеть боль в ее глазах, но он почувствовал эту боль.
Она прижала ко рту сжатый кулак, словно хотела заглушить рыдание или крик, потом отвернулась и убежала.
Глава 23
— Арианна, открой эту чертову дверь!
— Убирайся к дьяволу, нормандец!
Рейн потер кулак, онемевший от долгого и безуспешного стука в дверь. Изъеденные жучком толстенные деревянные бруски были так хорошо промаслены и так тщательно обиты железом, что их не удалось даже раскачать. Он прикинул, не начать ли пинать дверь ногой, но отбросил эту идею и спустился по лестнице вниз, в главную залу.
То, что требовалось, удалось обнаружить без труда. Он висел на видном месте, над мечом и парой скрещенных копий на одной из внушительных колонн, поддерживающих высоченный потолок, — боевой топор с трехфутовой рукоятью. Широкое лезвие, выполненное раструбом и по форме напоминающее устье фанфары, не было наточено, но должно было сгодиться для того, что задумал Рейн.
Он прикинул топор на вес, перебросил из руки в руку, примеряясь к непривычному оружию, и губы его тронула мрачная усмешка. Строптивая девчонка должна усвоить раз и навсегда, что он не из тех, кто позволяет жене запираться в спальне, когда ей вожжа попадет под хвост! То, что это не их собственная спальня, значения не имеет, важно, чтобы она именно сейчас зарубила себе это на носу (Рейн инстинктивно чувствовал, что ему предстоит еще множество стычек с женой и немало открытий по поводу ее нелегкого характера).
Он взбежал по лестнице, прыгая через две ступеньки, и пошел вдоль галереи к двери спальни, где заперлась Арианна. По дороге он продолжал перебрасывать топор из руки в руку и угрюмо улыбаться.
— Арианна! Ты перестанешь вести себя как последняя дурочка, и впустишь меня?
На этот раз она даже не потрудилась ответить проклятием. Рейн подождал, считая удары сердца, и когда насчитал их пять, занес топор. Лезвие ударило в дверь со всей силой, на которую Рейн был способен.
Ему показалось, что из-за двери донесся испуганный возглас, но трудно было сказать наверняка, потому что ближайший к притолоке брус раскололся с оглушительным треском. Он снова занес топор и обрушил его на дверь. Потребовалось примерно полдюжины ударов, чтобы дверь распахнулась, повиснув на одной петле. Сбоку, по-прежнему опущенная, осталась торчать щеколда. Рейн тотчас же ринулся через порог.
Если бы не удивительная ловкость, он нанизал бы себя на острие своего же меча.
Оружие было достаточно тяжелым даже для его руки, Арианна же держала его двумя руками. Однако меч не дрожал, направленный Рейну в живот. Никогда еще ему не приходилось видеть жену в такой ярости.
Некоторое время они стояли друг против друга, молча, тяжело дыша: он — с топором в руке, она — с мечом, испепеляя друг друга взглядами. Рейн вдруг понял, что понятия не имеет, как вести себя дальше.
— Значит, у тебя не дрогнет рука убить меня моим же мечом? — спросил он, пытаясь улыбнуться. — Это так, моя маленькая женушка?
— Я бы предпочла кастрировать тебя им, — ответила Арианна без улыбки.
Рейн отбросил топор и сделал шаг в сторону торчащего острия. Арианна и не подумала отвести меч, наоборот, от усилия держать его прямо на ее запястьях выступили сухожилия.
— То, что ты видела у пруда... это совсем не то, о чем ты думаешь.
— О чем я думаю? — спросила она и скривила губы в пренебрежительной усмешке, которая так хорошо удавалась ей.