Хранитель понятий

– Короче, – остался доволен зрелищем Вензель, – Раскладка такая. Одного из сотоварищей с номерами от ноль-ноль-шестого до ноль-ноль-второго нам надо не позднее, чем послезавтра прижать к ногтю. Чтоб начал барабанить на полную катушку про все телодвижения Шрама. Если какие-то затыки, допускаю несчастный случай с одним из объектов. Но тогда это должен быть такой несчастный случай, чтоб даже генеральный прокурор России поверил. Жду конкретных предложений через два часа. Пшел вон!

Глава седьмая. Развод по Питерски.

Не страшны дурные вести

Начинаем бег на месте.

В выигрыше даже начинающий.

Крастота среди бегущих —

Первых нет и отстающих.

Бег на месте – общепримиряющий.

Первое, что увидел перед собой, вернувшись из рафаэлевского мрака, Иван Кириллович Ледогостер, было переходящее Красное знамя. Бардовый бархат, мягкие уютные складки, в которые хочется спрятаться и переждать житейские бури, снизу желтая бахрома, профиль самого человечного человека Ильича в кружочке из колосьев и по центру знамени крупные, вышитые золотой нитью слова.

Слова скрадывались мягкими морщинами стяга, но Иван Кириллович и так знал, что написано – «Победителю коммунистического труда». От тех слов на душе посветлело. Однако ненадолго. Потому что громовой голос враз подрубил ростки благостности.

– Ну чего, старый мухомор, Родину продаем, да?

И восточный акцент, и злобно оскаленная черная морда, склонившаяся над ним, горько напомнили Ледогостеру грянувшие, как артобстрел среди мирного неба, недавние события.

«Но когда же это было? Или ему приходит на ум навеянный фантазиями Босха сон? Или сон – то, что с ним происходит в данный момент?».

А события неумолимо припоминались и вот в какой подлой последовательности: странные посетители с холодными пустыми глазами зомби появляются из-за шкафов картотеки, будто призраки, сдвигают бумаги на столе, бесцветно спрашивают фамилию. «Пройдемте с нами, гражданин, это не надолго», «Садитесь пожалуйста в машину, это не на долго». Потом из ниоткуда возникла белая тряпка, закрывшая лицо, и пряный дурманящий запах опрокинул Ивана Кирилловича в густое ватное облако и – ничего кроме облака...

– Я не понимаю, товарищи... – губы с трудом расклеились, выпуская слова на волю.

– Буш тебе товарищ. Или Ицхак Раббин? Или Тони Блэр?

Кажется, Ивану Кирилловичу предлагали в чем-то сознаться, в чем-то, отчего вспоминались перестроечные публикации в «Огоньке», разоблачающие сталинизм, и фраза «пособники империализма». Ледогостер, прежде чем произнеси новое «Я не понимаю», осознал себя лежащим на продавленном кожаном диване, повертел головой, в которой бултыхались ошметки пряного облака. Детали обстановки не способствовали выпрямлению мыслей.

Кабинет... – да-да, конечно, это какой-то кабинет... – был заставлен, завален, завешан невообразимым количеством абсурдных предметов, не сопоставимых с нынешней эпохой. Треугольные алые вымпелы (какой-то безумно разношерстный набор, тут тебе и «Передовику социалистического производства», и «Лучшему животноводу области», и даже «Лучшей пионерской дружине»), разноцветные грамоты (Кириллыч припомнил, что красный означает первое место, брейгелевский синий – второе, зеленый, как у Моне[10] – третье), кубки с гравировками в честь спортсменов-победителей, три бюста Ленина, один маленький Ильич на броневике из мраморной крошки, а в углу – о боже! – гипсовый Сталин. И запах. В комнате пахло чем-то знакомым до реальной, поднимающейся по пищеводу тошноты. Ну да, сырым мясом! Так воняло от магазинных фаршей, мясных отделов гастрономов, на «холодильнике», где доводилось подрабатывать по молодости.

– Гражданин запирается и усугубляет, – припечатал лопатки к дивану безжалостный голос.

Гражданин Ледогостер не любил сюрреализм. Ивану Кирилловичу сделалось страшно. В Эрмитаже так не пахло нигде. И кабинетов подобных нет. Значит, его похитили и куда-то вывезли. А обещали: «Это не надолго». Вывезли... слово-то какое. Будто про куль с мукой. Точно, кроме жирного запаха подтухающего фарша в воздухе парил смрад скисшего теста.

– Не понимает он, слышь, э?

Ледогостера рывком за ветхий пиджак подняли, усадили, грубо толкнув на бугристую спинку дивана.

– Теперь понял? – опять ему, как в музее, пихнули в лицо бардовой кожей удостоверения, раскрыли, взгляд успел зацепить чью-то фотокарточку и размытую печать. – Видишь, кто к тебе пришел? – южанин был похож на атлета с черно-красной амфоры. Только глаза южанина пылали желто-апельсиновым светом. А еще на пиджаке восточного человека красовался значок «Гвардия», которого в Эрмитаже не было.

Зачем столько раз пихать? Ледогостер уже в музее был на все согласный.