Хранитель понятий

Праслов запрокинул голову, вливая в себя запивочный сок и невольно разглядывая засиженную мухами лампу без плафона. Праслов вкручивался, что дбальше базар поплывет в эту сторону. «Было»... Указка, что коль договорились, с этой минуты держать «Углы» будет он, Шархан, а ты типа сдавай дела.

– Кому нынче легко, – отшутился Праслов.

– По одной? – покивал тяжелой, неандертальской челюстью Шархан, оторвавшись от обгрызания ногтей.

Теперь можно было и хряпнуть за успех. Водочка святой водой проскакивала в глотку, лайковой перчаткой гладила желудок, летним теплом прогревало тело. Потому что водочка была первостатейной. Нашей, питерской. Ливизовской.

– Правильную байку сбазланил, – хлюпая, отпил соку Шархан. – Мы тебе в Москву устроим перевод приказом лично министра внутренних дел. В Лефортово править хочешь? Только сначала на общак здешний меня наведи.

Певец из Мариинки зашел на новую песню из Шархановских любимых:

Два часа до рейса, два часа до рейса.
Ты стоишь у взлетной полосы.
И бегут быстрее всех часов на свете
Эти электронные часы.

А в помывочной вновь набирали силу голоса согревающих баньку шнырей «Коксу давай!», «Не передерживай, циркай шибче!»

– На колымской зоне дело было, – отсморкавшись в простыню, загудел Праслов...

* * *

Вензелевы торпеды грустно сохли в пропитавшемся табачным дымом салоне беэмвухи. Хорошо, старец башни не пооткручивал, только приказал сторожить центральную дверь из «Углов» так тщательно, будто за двеоью Алмазный фонд СССР прячут.

А чтоб проштрафившиеся братки не скучали, каждому был выдан пакет фоток. Господин Апаксин в офисе, на плэнере и на лошади. «И в последний раз предупреждаю, смотрите, соколики, не перепутайте, цапайте ускользнувшего вчера Апаксина, если таковой хоть ноготь высунет из „угловых“ ворот. И не медля волоките пред светлые от недостаточного употребления виски очи старика Вензеля. Пшли вон!»

Вот и пухли Стакан, Пятак, Тарзан и Факир, боясь отойти по малой нужде и цигаря одну сигарету за другой. Пятак жаловался, каково ему пришлось в должности хозяина макаронно-пельменной фабрики:

– Ну, грохнули этого музейного микроба. И далее, как дедушка наказал, надо его накрошить в равиоли. Разве я могу ослушаться? А народ подтянулся хилый, даже раздеть трупешник никто по человечески не может. А еще технолог вокруг брызжет, сам чуть в отрубон не выпадает, но кудахчет: «Кости отдельно! Потроха отдельно! Иначе итальянское оборудование упрется!» Ну я, чтоб не путался, и шарахнул его чем под руку попало. А это Ленин на броневике из мрамора оказался. Пришлось не одну тушу, а две на фарш пускать.

Господин Апаксин вышел за ворота «Углов» и облегченно вдохнул морозный воздух. Наивный, он думал, что мытарства позади. Он еще успел разглядеть приклеенный к забору предвыборный плакат, где, уже никаких сомнений, призывал голосовать за себя кандидат в следаки муниципального разлива, урка по особо важным преступлениям Сергей Владимирович Шрамов... Но больше ничего не успел.

Шрам отступил от окна, за которым среди проезже-пешеходных уличных дел некие ребята впихивали в беэмвуху некоего господина Апаксина, только что выставленного за ворота СИЗО «Углы».

– Не везет тебе, паря, – и Шрам задернул занавеску.

– Ты знаешь, что такое черный день? – ласково, почти по дружески похлопал по плечу Апаксина Факир уже внутри авто, – Ленька-Крым... Да, точняком не кто-нибудь, а Ленька-Крым как то рассказал мне про свой черный день. В тот день Крым просадил в казино последнюю штуку гринов. На улицах со злости он завелся к двум фраерам и уделал бы их, как детей, но – в этом месте байки Ленька рванул на себе зоновскую робу – подвернулся на мандариновой корке. И фраера уделали его. В больнице его койка оказалась соседней с койкой мента, которого Ленька-Крым собственноручно подрезал за пару дней до того. И первым признал старого знакомого именно мент... – далее Факир доверительно ухмыльнулся, – А ведь мы за тебя крутой втык отгребли, падла!

Глава двенадцатая. Рожденные Уголовным Кодексом.

А я бегу, бегу, скользя, по гаревой дорожке.

Мне пить нельзя, мне есть нельзя, мне спать нельзя ни крошки.

Быть может, я б в тот момент гулять хотел у Гурьева Тимошки.

Но нет, я все бегу, бегу, топчу по этой самой гаревой дорожке.

– Доставить ко мне подследственного Праслова из триста второй! – скомандовал начальник СИЗО Холмогоров и бросил телефонную трубку, – Чайку? – повернулся он к устроившимся вокруг стола Бескудину и Шраму, – Я тут открыл для себя интересный рецепт, – однако, судя по голосу, всего лишь боялся прослыть нелюбезным Игорь Борисович. И совсем уж не верил, что какой-то чай способен вдохнуть надежду в собравшихся на совет.