Хранитель Реки

– Ты увозишь ее в Москву, – утвердительно сказал Бакенщик. Это его «ты» дорогого стоило.

– Да. И не утром, а прямо сейчас. Типа я испугался и сбежал с чужой разборки.

Бакенщик задумался.

– Наверное, ты прав, – наконец сказал он. – А как нам потом ее забрать?

– Когда убедитесь, что вас не пасут, и подготовите новое место – вышлете мне эсэмэску. В ней напишите широту и долготу. С точностью до пятидесяти метров. Навигатор я вам сейчас отдам, с инструкцией разберетесь. А я и без него обратно дорогу найду.

Галина молча смотрела на мужа.

– Он прав, мать, – тихо сказал Бакенщик.

– Все, Надюха! – обрадовался профессор. – Ты теперь – моя дочка. На время, – уже не так радостно добавил он.

У Надюхи сразу намокли глазки. Даже самая феноменальная девочка, расставаясь с мамой и папой, становится просто девочкой.

– Не расстраивайся, детка, – Ефим с удовольствием взял на руки ребенка – такая приятная, хотя уже и здорово подзабытая радость. – Я тебе компьютер поставлю, с Интернетом. И диски, какие хочешь, куплю. Моя дочка, Лариска, будет играть с тобой в куклы. А я – в шахматы, – последнюю часть фразы он произнес как-то не вполне весело.

И опять сработали пресловутые биологические шесть лет – Надюха от таких перспектив явно повеселела.

Потом женщины остались в избе, а мужчины, взяв лопаты, вышли на улицу.

Темнота ослепила. Когда дверь закрыли и глаза привыкли к сумраку, они… ничего не обнаружили! Бакенщик включил фонарь, навел яркое круглое пятно на то место, куда сам же положил тело.

Трава еще была примята. Но человека в черном не было.

– Не помогло серебро? – неожиданно усмехнулся Бакенщик.

– Надо было сразу осиновым колом! – недобро, хотя и задним числом, проконсультировал московский профессор. – На самом деле ничего страшного. – Ефим пытался бодриться, но воскрешение человека в черном ему явно не понравилось. – Может, он был в кевларовой рубашке. Знал ведь, куда шел.

– Может и так, – сказал Бакенщик.

– Интересно, он за нами наблюдает? – спросил вновь начавший трястись Ефим Аркадьевич. Он с детства побаивался зомби.

– Нет, – кратко ответил Бакенщик.

– Откуда знаешь? – Ефим поверил сразу, но, обрадованный, все же переспросил.

– Чувствую, – ответил тот.

«Вот и хорошо», – подумал про себя Береславский. Есть и на нашей улице сверхъестественные способности. Однако за «сайгой» в горницу все же сходил и приклад в транспортное положение с одновременной постановкой на второй предохранитель возвращать не стал. Так и сел в машину – девочка в теплых одеялах сзади, Ефим с «сайгой» – впереди. За руку попрощался с Вадимом, приобнял за мощные плечи подошедшего к водительской дверце Бакенщика, повернул ключ зажигания – и под глухой рокот родного дизеля тронулся в Москву.

Домой.

Глава 37 Как зажигаются звезды

Место: Москва.

Время: три с лишним года после точки отсчета.

Директор выставки и один из почетных гостей – какой-то сенатор или депутат, Ефим никогда их не запоминал – одновременно разрезали ножницами широкую красную ленту. Грянули фанфары, точнее, ударили в смычки четыре симпатичные девушки в длинных белых платьях – ансамбль солистов «Виртуозы Одинцова». Играли они что-то красивое и светлое. Дикий в плане музыки Ефим Аркадьевич определял это одним словом – Моцарт.

Все. Выставка началась. Не «Арт-Манеж», конечно (он будет только в декабре, и туда еще надо проникнуть), но вполне настоящая. Первая большая арт-выставка в жизни художника Вадима Оглоблина. И, если честно, первая большая арт-выставка в жизни продюсера Ефима Аркадьевича Береславского.

Конечно, Ефим участвовал в других выставках, не живописного направления. Но иметь в экспозиции только картины – такой опыт был первым в его богатой событиями рекламной жизни.

Как ни странно, Вадик наотрез отказался лично присутствовать при своих творениях, хотя, разумеется, был крайне доволен.

Ну и хорошо. Ефим собирался называть возможным покупателям цены, которые могли взорвать Оглоблину мозг. А объяснять, сколько стоила эта выставка и сколько стоили эти проспекты и сертификаты, которые теперь имеет каждое произведение, ему было лениво и не очень приятно. Так что уж пусть лучше сидит в далекой Вяльме и творит. А созидать из его лика легенду – и под этим соусом дорого, очень дорого продавать картины – это удел Ефима Аркадьевича.

Кстати, надо бы на досуге поразмыслить, сколько стоил труд самого профессора – он лично писал тексты проспектов, курировал их производство, договаривался о выставке. И, что самое неприятное, – на собственном горбу таскал все эти Вадикины шедевры. Правда, горб был не один: все это время плечом к плечу с ним стояла Наташка, внезапно почувствовавшая сильную тягу к живописи и к работе с ней.