Хранитель света

— Да хорошо бы, — заявил Грицко и в ответ получил большую, поросшую жестким черным волосом и унизанную золотыми «гайками» дулю, которую Хохол мастерски сложил и сунул прямо ему под нос.

— А кажи мне, хлопче, чем таким оно пахнет? — спросил Хохол, так и этак поворачивая дулю перед физиономией земляка.

— Ключами от «Хаммера» точно не пахнет, — проворчал Грицко и сел ровно, повернувшись к заднему сиденью затылком.

— Вот народ, — обращаясь к Паштету, посетовал Хохол. — Правильно говорят: когда хохол родился, жид повесился.

Паштет промолчал, зато Грицко на переднем сиденье не упустил случая поквитаться с земляком.

— Точно, — сказал он. — Только, когда ты родился, в Днепропетровске жиды целыми семьями вешались. Мне батько рассказывал, он сам видал.

— Хелло, Долли! — не отрывая взгляда от дороги, своей «фирменной» фразой отреагировал Долли. Этим возгласом он обычно приветствовал все на свете: знакомых, девиц на панели, непредвиденные ситуации — как приятные, так и не очень — или, как в данном случае, удачно сказанное словцо.

Хохол в ответ только фыркнул. Собственно, Хохлом его называли исключительно в Москве, и он на это прозвище ни капельки не обижался, потому что на самом деле был никаким не хохлом, а вообще неизвестно кем. Его кровь представляла собой гремучую смесь греческой, сербской, еврейской (от одесских евреев, до которых во все времена было далеко любому украинцу) и даже цыганской кровей с небольшой примесью генов немецких колонистов из Екатеринославской губернии.

Именно этот взрывоопасный коктейль, в котором смешались горячий южный темперамент и холодная немецкая расчетливость, сделал Хохла тем, кем он был теперь, и Паштету оставалось только гадать, что заставило его пойти на хлопоты и немалые материальные затраты, связанные с этой их поездкой. Неужели одно только желание размазать по стенке этого придурка Юрченко? Ох, вряд ли! Если бы не жена и все, что связывало ее с Юрченко, сам Паштет и пальцем не пошевелил бы, чтобы найти и наказать этого урода. С ним ведь все было ясно с самого начала, и гоняться за ним означало впустую тратить время и деньги. В конце концов, бог — не фраер и рано или поздно сам его, убогого, накажет. Может быть, жена, отставная королева, именно это и имела в виду, когда просила Паштета не мараться об Юрченко? А с другой стороны, божья кара — дело тонкое. Господу сверху виднее, кого сделать орудием своего возмездия — какого-нибудь чумазого чертенка из преисподней или, к примеру, Паштета. Если начать об этом думать, тут и до психушки недалеко. Да и надо ли это — думать? Живи, как получается, и весь разговор!

Все это было правильно и даже расчудесно, но вот Хохол!.. Зачем все-таки он сюда приехал?

Паштет решил об этом не думать. Думай не думай, а сделанного не вернешь. Он сам позвал Хохла, чтобы его руками убрать Юрченко. Хохол согласился; так чего ж ему, Паштету, еще надо?! Все шло расчудесно, все складывалось как надо, а он, рассевшись на кожаном сиденье чужого джипа, ковырялся палочкой в собственном дерьме, как какой-нибудь очкастый профессор филологии…

Огни Льежа показались на горизонте, когда уже стемнело. Грицко на переднем сиденье с громким шорохом развернул на коленях купленную в аэропорту подробную карту Бельгии, включил над собой потолочный плафончик и принялся руководить Долли, указывая, какого направления придерживаться и на какую трассу свернуть. Обогнув город по автобану, они свернули на узкое двухполосное шоссе, гладкое, как масло, и сплошь застроенное коттеджами. Таблички с названиями населенных пунктов мелькали справа одна за другой, и Грицко едва успевал их читать, безбожно перевирая французские слова в соответствии с собственными представлениями о местном диалекте. Хохол, который на протяжении последних ста с небольшим километров непрерывно жрал картофельные чипсы, запивая их апельсиновым соком из картонного пакета, перестал наконец хрустеть, вытер носовым платком сначала губы, потом испачканные картофельными крошками и подсолнечным маслом пальцы и, повернувшись к Паштету, деловито произнес:

— Мы еще не решили, как будем действовать. Сразу замочим или сперва базар перетрем?

Изнывающий от какого-то болезненного нетерпения Паштет нервно пожал плечами.

— А хрен его знает, браток. Расклад тебе известен: я не при делах. Типа наблюдатель от ООН… Поэтому решать тебе. Но просто грохнуть — по-моему, для такого пса мало.

— Наблюдатель… — недовольно проворчал Хохол и зачем-то заглянул в пакет из-под чипсов. Пакет был здоровенный, и Хохол умял его целиком, так что теперь внутри не осталось даже крошек. Убедившись в этом, Хохол разочарованно скомкал пакет и бросил его через плечо за спинку сиденья, в багажный отсек. Стало слышно, как пакет похрустывает там, медленно распрямляясь. — Наблюдатель… А я типа исполнитель?

— Извини, — сдержанно сказал Паштет.

— Да нет, — Хохол махнул рукой и полез в нагрудный карман рубашки за сигаретами, — я не о том. Неужто вот так будешь стоять и смотреть? Неужто самому неохота поучаствовать?

— Я слово дал.

— Бабе, — уточнил Хохол.

— Жене, — резко поправил Паштет.