Хранитель талисмана

Ренар проснулся, когда белесое солнце уже поднялось над краем барханов. Джамал возился неподалеку, перекладывая тюки. Беспокойно переступали верблюды. Луи откинул кошму, встал и огляделся. К его немалому удивлению, следов ночного пришельца нигде не обнаружилось - песок с северной стороны все еще хранил следы верблюдов, людей, с юга был девственно чист - его украшали лишь аккуратные ребристые бороздки, сотавленные ветром. Ни трупа хвостатого гостя, ни крови. --Джамал! Ты видел что-нибудь? Прводник молча смотрел куда-то в сторону и Ренару впервые пришло в голову, что там, у колодцев Узбоя, он черезчур поспешно доверил свою жизнь этому молчаливому уроженцу востока. Ждамал повернулся, солнце осветило смуглое лицо - теперь оно казалось открытым, честным, но одновременно встревоженным. --Таксыр, нужно вернуться. Ренар подавил готовое сорваться проклятье. Бунт проводника никак не укладывался в его планы. --Почему нам нужно возвращаться? --Здесь плохое место, таксыр. Дух пустыни, голодный дух, он ищет кого-нибудь. Вернемся, таксыр. Пусть дух найдет другого и насытится - потом вернемся. Ренар ощутил слепое бешенство - он бессилен против местных суеверий -- это проигрыш по всем статьям. Если проклятый смуглый идол откажется вести маленькую экспедицию на юг, останется лишь тащиться по собственным следам к Узбою и искать там другого проводника. Отказ от тщательно взлелеянного плана казался немыслимым - Ренар усилием воли подавил ярость и окинул взглядом наглого туземца. Потрепаная одежда проводника обвисла, казалось, ее владелец съежился и уменьшился в размерах. Круглое лицо потеряло каменное спокойствие и почти выражало мольбу. Обжигающий гнев требовал выхода. Ренар подчеркнуто медленно вынул пистолет, взвел курок, поднял ствол и выразительно посмотрел на Джамала. --Если ты не идешь на юг - ты мне не нужен. Никчему зря тратить воду. Проводник в упор посмотел на Луи - в глазах стыла серая обреченность - и промолчал. Ренар прикинул - сможет ли выстрелить при надобности -- если противник кинется прямо на него, ничего другого не останется - и тут же мысленно выругался. Не стоило, пожалуй, начинать переговоры с угроз. Теперь, даже если Джамал подчинится, придется каждое мгновение ждать от него удара ножом или иной пакости. Проводник с видимым усилием проглотил комок в горле - дернулся кадык, обтянутый сухой кожей -- и молча кивнул, опустив сморщенные веки. Ренар слегка расслабился. --Я понимаю - дух пустыни. Извини, я погорячился. Не беспокойся, дойдем до Сумбара, и ты получишь двойную плату.

***

Три следующих дня пути прошли относительно спокойно песок, местами прочерченный тонкими цепочками следов, больше не преподносил сюрпризов - ни странной чешуи, ни ночных гостей. Жара слегка спала, многозначительный мираж больше не показывался, раскаленный зенит оставался безжизненно-спокоен. Экспедиция стремительно уходила на юго-восток. Один раз попался колодец - хмурый, ставший совсем неразговорчивым Джамал спешно пополнил запасы воды. Ренар не притронулся к кожаным мешкам, предпочитая не расставаться с оружием -- проводник больше не бунтовал, он почти не разговаривал с французом, но даже слабый налет доброжелательности с его круглой физиономии как будто сдуло пустынным ветром. Первое время Ренар боялся "проснуться с перерезанным горлом", но Джамал, по-видимому, или примирился с поражением, или оставил расплату на потом. Луи забавляло стоическое терпение проводника, однако, на всякий случай он всегда устраивался по другую сторону костра. Джамал, сузив глаза, презрительно отворачивался. Закаты были лиловы, оранжевы и желты. Ночами пустыня дышала - Ренару казалось, он слышит беззвучный зов, порой, на самой грани сна и бодрствования, он силился понять его смысл и даже, кажется, различал слова, но проснувшись утром, не мог вспомнить ничего - пил и ел, привычно следил за Джамалом, собирался в дорогу, мучался от жары, беззвучно уходили часы и путь без тропы стлался под ноги верблюдов.

Трехглавый камень показался на четвертый день.