Хранитель Виртуальности

— Подлинного и так было немного, ты сам только что сказал об этом, а с появлением вирта вся жизнь стала нереальной, в прямом и переносном смыслах.

Пару секунд я разбираюсь в этих смыслах. Ага, просто каламбур: нереальная теперь означает еще и «виртуальная».

Нет, это не провокация. Просто не все идут в ногу со временем, даже молодые привлекательные девушки, которые всегда безошибочно определяют, в какую сторону следует повернуть флюгер своей красоты. Когда в моде физики, они мелькают на физических факультетах, а иногда даже на симпозиумах, когда приходит время программистов — пытаются писать программы или хотя бы пить пиво с хакерами. Но не все девушки обладают этим инстинктом; возможно, в Клеопатре он не выработался — просто за ненадобностью. При таком, как у нее, инстинкте быть красивой все другие инстинкты становятся лишними.

— Я тоже иногда тоскую по Настоящему, — тихо, но многозначительно говорю я.

— Надеюсь, нам удастся извлечь хоть крупицу его из окружающей нас Нереальности, — говорит Клеопатра, прижимаясь грудью к моему локтю. Грудь у нее упругая и, я уверен, не подвергавшаяся коррекции бюста.

Мы свернули на Тверскую и уже подходим к центральному почтамту. Когда-то подобное здание было одним из главных в городе, во время войн и революций противоборствующие стороны стремились захватить его одним из первых. Потом здесь, в самом центре города, собирались московские путаны. Но теперь половина здания отдана в аренду нескольким мелким и крупным фирмам, а вторая, сохранившая верность выполняемой функции, влачит жалкое существование: все общение идет через вирт, почтовые марки перестали выпускать лет пять назад, телеграфные аппараты давно сдали в металлолом. Два десятка кабин с видеофонами для тех, кто не в состоянии заработать на вирт, — вот и все, что осталось от традиционной связи.

— В какой гостинице ты остановилась?

— В «Метрополе».

— Мы, кажется, идем в противоположную сторону?

— Нужно же было нам узнать друг друга, прежде чем ложиться в постель! — не понимает смысла моего вопроса Клеопатра и, решительно остановившись, вынуждает меня повернуться на сто восемьдесят градусов.

— А теперь, когда мы знаем друг друга целых двадцать минут…

— Я знаю тебя уже много дней, — не соглашается Клеопатра. — С того самого момента, как ты спас меня от сатанистов. А вот ты совершенно меня не знал.

— Зато теперь…

— Теперь тоже не знаешь. Женщину вообще невозможно познать. Мне, во всяком случае, еще ни разу не удалось этого — ни по отношению к другим, ни по отношению к себе самой. Но зато теперь ты не будешь меня бояться.

— Я? Тебя?? Бояться???

— Мужчины тоже плохо знают себя. Но для женщин вы прозрачны, как партитуры Моцарта.

Судя по сравнению, Клеопатра живет в мире еще менее реальном, чем вирт. Кого сейчас интересует Моцарт? И многие ли знают, что такое партитура? А самое забавное — почему она решила, что я ее боюсь? Впрочем, с женщиной лучше не спорить. Это — самое нерациональное занятие на свете.

— Пожалуй, к столь красивой девушке действительно не так просто подойти. Но мы уже познакомились, так что мне, наверное, нечего бояться?

— Я сама тебя чуточку боюсь, — признается Клеопатра. — Вернее, за тебя. Вдруг ты меня разочаруешь?

— Поживем — увидим.

Мы вновь сворачиваем на Охотный ряд.

— А ты молодец, не стал ни бахвалиться, ни сомневаться. Действительно, зачем гадать? Сейчас все станет ясно как божий день.

Мы входим в просторный вестибюль, поднимаемся по широкой лестнице на второй этаж. Клео вставляет в щель магнитный ключ, тяжелая дубовая дверь медленно отворяется. Клеопатра ставит сумочку на столик, подходит к зеркалу и поправляет волосы. Все правильно, прическа — основной предмет заботы всякой женщины. Она частично заменяет ей ум.

Подойдя к Клеопатре вплотную, я жду, пока она увидит меня в зеркале, удивившись, повернется и попадет прямиком в мои объятия. Резко и сильно прижав к себе Клеопатру, я страстно целую ее.

Клеопатра не сразу раскрывает губы: слишком неожиданным был маневр. Поначалу она даже пытается выскользнуть из моих объятий. Но, убедившись, что это бесполезно, вся отдается поцелую.

В ее возрасте поцелуи еще доставляют наслаждение, и я не лишаю девушку этого невинного удовольствия, предвестника удовольствий противоположных по смыслу, ассоциирующихся со словом «вина», греховных.

Как отчаянно она целуется… Словно этот наш затянувшийся поцелуй последний в ее жизни.

Наконец Клеопатра, почти задохнувшись, отстраняется от меня. Глаза девушки закрыты. Не позволив ей высвободиться из объятий, я чувствую, как сокращаются мышцы плоского, явно тренированного живота.

Она что, уже испытывает оргазм? Ну и темперамент…

Чуточку отстранившись, я протискиваю между ее и своей грудью руку, открытой ладонью в сторону упругих полушарий.

— Подожди… — останавливает меня Клеопатра. — Рыбу, птицу и девицу берут руками — но вначале их моют!

Ишь какая чистоплотная.

Я иду в роскошную ванную комнату, включаю воду, через минуту выхожу.

Клеопатра уже сбросила плащ и ждет меня в спальне. Постель разобрана — эта девушка явно не любит терять время даром.