Хранитель времени

Туманный свет поначалу показался мне оптическим обманом. У меня в полной темноте всегда случаются зрительные глюки. То свет сверху, будто в черепе ночник кто-то включает. То картинки появляются, мультяшные. Иногда я вижу лица. Чаще всего – незнакомые. Иногда можно увидеть кусок «фильма». Совсем редко – что-то более реальное. Например, как президент, сидя на унитазе, читает толстенную книжку. Слюнявит палец и перелистывает страницы.

На этот раз свет оказался вполне себе настоящим. Но я никак не могла определить его источник. Словно воздух фосфорицировал. Это было странно и привлекательно. Иначе не скажешь. Ладони подсказали, что стены стали кирпичными. И как на башне грифонов, на каждом кирпиче мерцала цифра. При ближайшем рассмотрении оказавшаяся не цифрой, а какой-то неопознанной закорючкой. Вполне возможно, что это был греческий алфавит. А может, инопланетянский, что больше походило на правду.

К рукам свет с надписей не прилипал, почему-то мне показалось это обидным. Я же видела в фильме про собаку Баскервилей – фосфор пачкается.

Недолго думая прижала левую ладонь к очередной букве, выждала и отлепила ее – теперь на ней красовалась едва заметная буква, похожая на отпечаток птичьей лапки. Я потерла руку об майку, но свет никуда не делся. И что за краска такая стойкая? Понюхала руку – никакого постороннего запаха.

Теперь буква обжилась на ладони и стала заметно ярче. Ну и фиг с ней. Потом, дома с мылом отмою.

Перестав беспокоиться о буквах, я переключилась на странное свечение воздуха. Которое жило совершенно самостоятельной жизнью, струилось, завихрялось и даже слегка пульсировало. Как сливки в чашке кофе, если помешать ложкой.

Входить в этот световой бульон почему-то категорически не хотелось. Но как иначе двигаться дальше? Вот сделаю я сейчас шаг и кто знает что произойдет? Наверняка – какая-то пакость. А позади – темнота, слегка подсвеченная буквами на кирпичах. Чем больше я в нее вглядывалась, тем холоднее становился позвоночник. Еще миг – и я бы завизжала от ужаса.

– Самоиспуг, – гордо заявила я темноте.

Меня всегда это слово успокаивает.

Трогать больше ничего не стану. Воображать несуществующие ужасы тоже. Лучше попробую вглядеться, что меня ожидает дальше.

Если приглядеться, то заметен боковой коридор. Слева. Там ни одного атома света не затесалось. Хотя это явно противоречит всем законам физики. Если свет есть – то он не может не распространяться. Это же воздух, а не взбудораженная медуза, напичканная фотобелком. Хотя и она бы сумела показать мне, что там прячется в коридоре.

И тут меня одолели сомнения – а вдруг это не воздух светится, а что-то совсем непонятное? Вот вляпаюсь я в него и стану неправильной. Глаза станут как рентген, нюх как у собаки, а слух как у локатора. И вся такая из себя радиоактивная. Но еще хуже, если изменения заметными получатся. Ночной Невский, а я как торшер дарю людям свет. И засекут меня ученые, уволокут для исследований.

Решая сложную задачу – сунуть палец в свет или просто кинуть в него что-нибудь ненужное, я на пару минут забыла обо всем остальном.

Возникший тихий звук настораживал. Шелест? Словно миллион крупных муравьев заняты переселением. Ну и что с того? Не боюсь я их ни разу. Хотя они чуть не съели моего прадедушку, но он мертвый тогда был.

Волосы, словно наэлектризованные, поднялись дыбом. Зубы сами собой сжались. Я вспомнила, что в мире есть очень мерзкое существо, гаже которого я себе вообразить не могу. Длинная такая, глянцевая, упругая многоножка. Коричневого цвета. Извивающаяся.

Блин. Как я их ненавижу. С детства. Они у нас под ванной жили. И я даже мыться боялась из-за этих тварей.

Свет сполз и сконцентрировался внизу. Коридор стал, будто заполнен светящейся рекой. А сверху – слой кромешной темноты. И вот, глядя сверху вниз, я увидела как слева, из бокового прохода, на меня движется та самая многоножка. Миллион конечностей мелькал как волна из прутиков. И еще ее спина, отвратительная гладкая, извивалась. И еще у нее была голова. Не как у насекомого, а почти как у собаки, только в противогазе.

Если бы я спала – вмиг бы проснулась от собственного крика.

Она мне почти по колено была высотой. Может и ниже, но мне она показалась огромной. Надо было бежать, но ноги отнялись от ужаса. Я не могла двигаться, но вполне могла потерять равновесие и упасть на пол. Ладони впечатались в стены, удерживая тело в вертикальном положении. Падать никак нельзя. Все что угодно – только не прикосновение к этому животному. Хотелось оказаться под потолком, но летать я не умею.