Хранитель времени

– Засада какая-то, – автомобиль, покрытый прошлогодней пылью, двигаться не собирался. Водителя я видеть не могла, и оставалось только негодовать и надеяться, что сигналящие сзади машины вскоре спасут меня от обидчика.

На кед мне вытряхнули пепельницу. Судя по ногтям – водитель – девушка, которой нравится черный лак.

Ей пришлось перегнуться через пассажира в белых трусах, и он недовольно пробурчал что-то невежливое.

Меня почти испугала эта рука, тонкая, бледная как рыбье брюхо, она мелькнула, обгадила мне кед и убралась.

– Поехали, что ли? – пассажир, не глядя на меня, закурил новую сигарету.

Его не послушались. Хотя перед нами полоса была свободна. Разгневанные задержкой машины гудели, крякали и издавали пронзительные вопли.

Зажатая между автомобилем и ограждением, я практически не могла двигаться. Решив, что с меня на сегодня дураков достаточно, выудила из рюкзака бутылку со Швепсом и попыталась бессовестно вылить его прямо в салон. Пассажир энергично дергался и хватался то за бутылку, то за меня и едва не стащил шорты. Сверкать голой попой не хотелось – пришлось уворачиваться и шипеть Швепсом менее прицельно.

Мы все пузырились – машина, пассажир и я. Водитель лезла в окно. Черные явно крашенные волосы, мокрая такая. Попытка порвать на моей ноге кожу к успеху не привела только потому, что я принялась бить ее по когтям бутылкой.

Меня выручили кеды, мягкие, джинсовые, в другой обуви я бы ни за что не смогла выдернуть ногу.

– Обтекайте, дураки траурные, – теперь я была за ограждением.

Осталось вызволить велик. И в этом мне помог какой-то дядя.

– Я все видел. Они сами виноваты, – азартно сообщил он и ввязался в перепалку с моими обидчиками.

За моей спиной теперь голосили а ля трио.

По тротуару ездить неправильно, даже невежливо, но иначе было никак. Оглядываться не было никакого желания.

Взревел двигатель. Добрый дяденька теперь вопил благим матом. Машина стартуя, издала визгливый звук.

– Хрен теперь вы меня догоните, – злорадно сказала я сама себе.

Этот район мне знаком. Двор. Поворот налево. Кривой промежуток между домами. Посреди – двухэтажное заброшенное здание. Справа – стройка. Пыль коромыслом и яростный звук отбойного молотка. Робкий бомж, сидя прямо на асфальте, вдумчиво рассматривает свои ноги. Поворот направо – сквозняк – три проходных двора, для машин непригодные.

Теперь можно сбросить скорость и успокоиться. На лодыжке – царапины, машиной оставленные, в которые попала грязь. Вот заразы – загар испортили. Теперь до следующего года буду с белыми полосками на ноге ходить.

Липкая. Злая. Почти агрессивная. А ведь хотелось порадовать себя. Утешиться.

Так кипятилась, что не заметила, как город стал окраиной. И сразу повеселела. Мне стало плевать на все машины оптом и в розницу. Я знала куда еду, зачем еду и ехать мне нравилось. Буду загорать и купаться. И никакие дураки мне не посмеют испортить настроение. Вот так!

Песок казался и был грязным. Без полотенца-покрывала не обойтись. И еще – на пляже оказалось людей больше чем на Дворцовой площади во время Алых парусов. С трудом отыскав своих знакомых, я услышала недружное «Ааа», означающее как мне все рады. Особенно Никусь, которая выглядывала самцов и заранее истекала соком. Значит, ее бой-френд снова отчалил в командировку. Сейчас начнет бродить, роняя очки, оттопыривая задницу, надеясь таким нехитрым способом завязать пляжное знакомство, перетекающее в кратковременный бурный секс. И как она не боится подхватить какую-нибудь заразу? Я ее спросила об этом, но в ответ получила взгляд, полный жгучей злобы. Пристальный такой. Как гвоздь в крышку гроба.

– Суперский купальник, где купила?

Это Санечка. Чудный человек, с прической как пипидастр, а вместо руки – гипсовый шлагбаум. Я не шучу. У нее какой-то сложный перелом верхней конечности. И она теперь стала опасная как помесь шлагбаума с тараном. У ее тезки – Шурика, появилась новая шутка. Он дожидается, пока Санечка начнет с кем-то увлеченно разговаривать, подкрадывается сзади и громко спрашивает:

– Что?

Санечка автоматически поворачивается, сбивая собеседника гипсом. Пока никто серьезно не пострадал.

– Блина, ты посмотри – снова проколы воспалились, – у Санечки на лице пирсинга как опят на пне. Нет – она красивая, даже очень, но железо стало для нее как зависимость у курильщика. Сначала предвкушает, потом обсуждает со всеми, потом следует этап – вы правы и я не буду делать третий прокол на брови, ну и дальше все как всегда – делает. На солнце железки посверкивают, как заклепки на ремне старого рокера.

– Ты к врачу не обращалась? – я вижу, что вокруг каждого прокола алеет нездоровая краснота.

– А то. Но что он мне может посоветовать? Я и сама все знаю, это все из-за погоды – как похолодает, пройдет.