Хранитель времени

Голова его мерзла под теплой шапкой. Чтобы удобней было гримироваться, он сбрил наголо свои седеющие густые кудри, но все еще не мог привыкнуть к этому.

В подъезде под лампочкой, держа на коленях кошку, сидела лифтерша. Это была маленькая молчаливая женщина в мужских валенках.

Остановившись возле нее, Михаил Михайлович ждал, пока лифт спускался с одиннадцатого этажа.

— Ну, скоро и вам пора домой! — сказал он, вздохнув. — А вы далеко живете?

— В Люберцах, — ответила лифтерша и улыбнулась.

Она хорошо знала этого чудаковатого жильца с большой суковатой палкой. Она знала, что он артист, но ни разу его на экране не видела, потому что в кино не ходила: не было времени. От других жильцов она слыхала, что он очень известный, даже знаменитый артист, но как-то не могла поверить, что этот рассеянный человек в застегнутом не на ту пуговицу пальто и криво повязанном шарфе может быть знаменитостью.

Каждый вечер, проходя мимо нее, он останавливался и спрашивал, где она живет. И каждый раз она отвечала, что живет в Люберцах, и он тут же забывал об этом.

Сейчас, когда он остановился, она знала, что он опять спросит то же самое, и поэтому улыбнулась. Но тут же ей стало неловко, и она сделала вид, что улыбнулась кошке.

Лифт опустился на первый этаж, Михаил Михайлович открыл дверь, но не вошел, а продолжал стоять, глядя на лифтершу.

— В Люберцах! — повторил он. — Так далеко?

— Ничего, — сказала лифтерша. — Зато я здесь в вечернюю смену. Утром успеваю приготовить обед, отправить дочку в школу…

— Вот оно что! А где работает ваш муж?

— Он с нами не живет, — сказала лифтерша и смутилась.

— И совсем к вам не приходит? — спросил Михаил Михайлович, растерявшись, и тоже смутился.

— Приходит, — ответила лифтерша. — Когда пьяный.

Наступило молчание.

Михаил Михайлович смотрел на эту маленькую женщину в валенках, которую столько раз встречал, и думал: почему он ничего о ней не знает? Каждый вечер он проходил мимо, здоровался, о чем-то спрашивал… И все же ничего о ней не знал.

Он всегда считал, что ему интересен каждый человек, любил задавать вопросы своим собеседникам. Но на самом деле, едва человек, рассказывая о себе, задевал что-то в его душе, как он уходил в собственные мысли.

Собеседник продолжал говорить, он кивал головой, но душа его была поглощена чем-то иным, очень важным для него, или тем, что порой казалось важным, потому что заставляло вспомнить прочитанную книгу или найденную для роли деталь.

Слушая собеседника, он прежде всего слушал самого себя, и рождающийся в нем отклик был так глубок и силен, что голос собеседника как бы отдалялся, становясь все глуше и глуше, пока, наконец, Михаил Михайлович не возвращался опять к беседе, словно включал в себе невидимый приемник.

Сейчас он стоял у лифта, и ему не хотелось уходить.

Он смотрел на эту женщину и опять спрашивал себя: как случилось, что он ничего о ней не знает? Он обладал уменьем полностью отождествиться с героем, роль которого играл, проникнуться до конца его жизнью на сцене или экране. Но умел ли он по-настоящему проникнуться жизнью людей, которых встречал?

Его считали добрым человеком, и он сам был убежден, что это так, потому что никогда не делал людям зла. Достаточно ли этого? Он берег себя для того, что считал в своей жизни главным. И может быть, именно поэтому сейчас, в работе над самым дорогим ему образом, когда от него потребовалась истинная заинтересованность в чужой судьбе, он не нашел ее в своей душе и к нему пришла расплата…

Женщина у лифта глядела на него доверчиво и спокойно и ждала, что он уйдет. Но он не уходил.

— Дочка хорошо учится? — спросил он машинально, не переставая думать о своем.

— Отличница, — сказала женщина и улыбнулась. — До того хорошая девочка — передать невозможно! В этом году школу кончает…

— А после школы куда пойдет? Как вы решили?

Женщина удивленно посмотрела на него. Жилец с одиннадцатого этажа продолжал стоять, расстегнув пальто, и ждал, что она ответит.

— Правду сказать, ничего еще не решили. То одно думаем, то другое…

— Да… — сказал Михаил Михайлович задумчиво и вздохнул. — Это не так-то просто… — Он представил, как они толкуют вдвоем — мать и дочь, — попробовал представить себе их жизнь… — Послушайте… — сказал он. — Может быть, стоит вашей дочке поработать в цехе на студии? Она могла бы у нас и специальность получить…

— Ей на медицинский хочется… — сказала женщина застенчиво.

Она еще раз вгляделась в чудаковатого человека в меховой шапке. И вдруг, неожиданно для себя, стала рассказывать ему все, о чем они вдвоем с дочкой думали, все, что волновало их и заботило.

Она рассказала о муже, о том, как они разошлись из-за того, что муж пьет, и как раньше нежно любили друг друга, показала фотографию дочки, объяснила, почему девочке хочется учиться на медицинском… Она сама не понимала, откуда у нее брались слова: рассказывать о себе она не любила и всегда боялась, что другим неинтересно ее слушать.