Хранитель времени

И пятый раз Нюся с важностью отвечала ей:

— Может, и придет, но вы на прием не располагайте. Навряд он будет принимать, навряд.

— Нет, я все-таки подожду.

В одиннадцатом часу сверху спустился толстяк с пухлым подбородком, проходивший через вестибюль утром. Отдуваясь, он снял халат и надел пальто.

— Я пошел на прием в поликлинику, — сказал он гардеробщице.

— Профессор не приходили? — спросила Нюся, из деликатности сложив губы сердечком, и у нее получилось так: «прюфессор».

— Как не приходил? — воззрился на нее толстяк. — Он у себя! В девять часов прошел через северный корпус. Минута в минуту, как всегда… — Толстяк почему-то вздохнул.

Учительница вскочила со стула, словно у нее над ухом выстрелили.

Сбросив пальто, она выдернула из рук гардеробщицы халат и побежала наверх. Нюся даже присела от неожиданности. Всплескивая руками, она что-то кричала и суетилась возле вешалки. Но учительница не оборачивалась. Быстро поднявшись по лестнице, она исчезла за поворотом и ворвалась в тот торжественный мир, где, как ей казалось, решалась в эту минуту судьба ее ребенка. Маленькая и мужественная, в длинном развевающемся халате, она мчалась по коридору клиники.

У двери с табличкой «А. Н. Кожедуб» учительница остановилась и перевела дыхание. Мужество ее сразу исчезло. Она стояла у двери и боялась постучать.

В эту минуту она была совершенно уверена, что, если профессор откажет ей, случится несчастье. Девочка умрет на операционном столе. Или операция пройдет неудачно, и Аня останется калекой, теперь уже на всю жизнь. Это была та минута безмерного, неудержимого отчаяния, когда человек перестает владеть собой. Первый раз ей изменила вера в счастье — великий утешитель в беде.

Во время войны у девочки начался туберкулезный процесс в тазобедренном суставе. Процесс удалось пресечь, но он оставил неожиданные и ужасные последствия: сустав сковало, нога согнулась и перестала расти. Для того чтобы ступить на больную ногу, Аня должна была склоняться всем корпусом. Мать показывала девочку многим врачам. Однажды она услыхала имя профессора Кожедуба. Ей удалось достать написанную им монографию. Монография называлась «Восстановительная хирургия».

Это была удивительная книга. Все в ней было понятно и доступно, словно книга была обращена не к хирургам, а к ней, матери, к ее материнскому горю. Каждая страница источала уверенность и надежду. Грозная и кровавая область медицины предстала в этой книге как добрая и всемогущая наука. И операция, которая всегда казалась человеку неотделимой от увечья, вдруг обрела иную суть: она стала щадящей, целительной, восстанавливающей.

Истинное возвращение человека к жизни — вот что было содержанием этой книги, ее целью, ее идеей.

Учительница стояла перед дверью, на которой было написано «А. Н. Кожедуб». Она глядела на это имя, словно оно могло придать ей мужества, и наконец, собравшись с силами, постучала.

— Войдите, — сказал из-за дверей низкий, протяжный голос.

За столом сидел могучего сложения человек с седыми волосами, подстриженными «ежиком», и длинными казацкими усами. Лицо у него было простое, крестьянского склада, с резкими морщинками в углах глаз. Широкий воротничок свободно лежал вокруг красной крепкой шеи. Человек сидел, откинувшись на спинку кресла и положив на стол широкие грубоватые руки. Он выглядел утомленным.

— Вы ко мне? — спросил Кожедуб. — Садитесь, пожалуйста.

— Я по поводу своей дочки, профессор!.. — Учительница задыхалась от волнения. — Вы ее не помните, наверно. Может быть, вы ее еще не видели. Конечно, трудно надеяться, что вам ее сейчас же покажут. Но, понимаете, я, как мать… — Она ужаснулась тому, как растерянно и невнятно она говорит, и замолчала.

— Как фамилия вашей дочери? — спросил Кожедуб.

— Груздева. Аня Груздева.

— Груздева? — переспросил Кожедуб задумчиво. Букву «г» он произносил мягко, по-украински. — Садитесь, чего же вы стоите? Я ее видел. Сегодня ее будут оперировать.

— То есть как? — сказала учительница растерянно. — Уже оперировать, так быстро? И почему «б у д у т»? Я же хотела, чтобы операцию делали вы… Я же везла ее к  в а м…

— Оперировать будет доцент Морозов, мой помощник. Можете смело доверить ему вашу дочь, — сказал профессор мягко. — Морозов — очень талантливый хирург. Он делает эту операцию прекрасно.

Учительница продолжала стоять посреди комнаты, испуганно глядя на профессора. Она еще не могла по-верить, что этот огромный, спокойный человек отказывает ей в том, что было для нее сейчас главной целью жизни.

— Это невозможно… — сказала она тихо, с отчаянием в голосе.

Кожедуб пожал плечами.

— Послушайте, — сказал он терпеливо, словно говорил с маленькой девочкой. — Я сегодня совсем не буду оперировать. А ваша дочь, вероятно, уже в операционной. Когда откладывают операцию, это очень травмирует больных. Мы избегаем этого.

— Нет, это все-таки невозможно! — повторила учительница.