— Повторю — доказательства можно считать неопровержимыми, — уверенный Кири-Диго подпрыгнул особенно высоко и остановился.
— Нет, — неожиданно встал Кеурро. Сейчас даже Урро выглядел сдавшимся, только в фигуре главнокомандующего Таи-Ванно сохранялось ощущение протеста, — таи-ваннская делегация вынуждена признать, что доказательства являются вескими. Однако почтенный Совет не учитывает одного. Совершенно отсутствует мотив преступления. Зачем Тарро Таи-Ванно уничтожать Землю? И мы требуем, чтобы подсудимому было дано право высказаться.
— Мы не можем на это пойти, — сказал Б'Райтон, глядя в глаза главнокомандующего, — преступник слишком опасен. Все видели эффект, который он произвел своим появлением в Зале Суда. А ряд присутствующих здесь, в том числе мои сыновья Ар'Тур, Мер'Эдит и К'Рон, были свидетелями, как при задержании подсудимый оставался в состоянии управлять другим человеком одним лишь своим голосом. Поэтому я считаю это слишком опасным, когда дело касается такого серьезного вопроса.
— Однако решения, насколько нам известно, принимает Совет? — спросил Кеурро.
— Да.
— Тогда я, как лицо, допущенное в Совет в составе делегации, вношу предложение — дать слово подсудимому, — спокойно сказал Кеурро. — Насколько я знаю, после этого должно пройти голосование. Обращу внимание почтенного Совета, что у нас отсутствует мотив преступления. Кроме того, будет несправедливым вынести решение, не дав подсудимому возможность высказаться в защиту. Возможно, у него есть объяснения представленных фактов.
— Прошу голосовать, — сказал Брайтон. Пока зал вспыхивал при нажатии кнопок для голосования, он обратился к Кеурро:
— Если речь идет о жестоком преступлении, и преступник по всем параметрам крайне опасен, вряд ли ваши органы власти сочли бы возможным дать ему слово.
— Да, — согласился Кеурро, — но сейчас речь не идет о подобном преступнике.
— Вы ошибаетесь, — спокойно сказал Б'Райтон, — подсудимый — мой брат. И мне тоже сложно поверить. Но это так…. Результаты голосования…
Только два голоса было за то, чтобы дать подсудимому возможность высказаться. Один из них принадлежал тайванской делегации, другой — Аз-Кириди. Карасев, голосовавший от лица землян — он единственный из них сохранил трезвость мысли — проголосовал против. Анька тихо плакала через кресло от него, а сидевший рядом Ванька, как всегда, был поглощен любимой девушкой. Обнимая Аньку, он махнул Карасеву, мол, голосуй за нас, как сочтешь нужным. Землянам все было ясно. Картина мира рухнула в очередной раз.
Все время заседания, с тех пор как Карина, похожая на тонкую, жесткую струну, вышла из Зала, а вскоре и Дух спешно выбежал, шепнув другу, что надо бы проследить, как бы она чего с собой не сделала, Андрей старался слушать как можно внимательнее. Произошедшее оглушило и его, собраться с мыслями было сложно, но Андрей старался.
Ему, как и всем землянам, нравился Рональд. Нет, конечно, он, Карасев, рассматривал все возможности, пытался не забывать, чем земляне обязаны Союзу… Всегда старался быть объективным и не поддаваться личным симпатиям. Но чисто по-человечески Рональд ему нравился. И идеи Хранительства ему нравились… Он допускал, что это древний миф, зачем-то рассказанный Рональдом землянам, но сама по себе легенда Карасеву была очень близка, в нее хотелось поверить. Он заставлял себя откинуть чувства и мыслить непредвзято, учитывать все возможности, сомневаться…
Но
Впрочем, Карасев никогда не был на стороне Рональда по-настоящему. Так же как почти не был и на стороне Союза. У Андрея вообще было только две стороны. Первая — это он и его друзья, все то, что осталось от их безвозвратно погибшей планеты. А второй стороной была справедливость. Поэтому Карасев взял себя в руки и внимательно слушал, чтобы понять и составить собственное мнение. Узнать истину и принять справедливое решение. Наверное, именно это — хотя бы относительная способность быть беспристрастным и к Рональду, и к Союзу — позволила Андрею остаться единственным из землян, кто сохранил подобие спокойствия и трезвости мышления. Карасев уважал букву закона, если закон хоть как-то опирался на понятия справедливости.
— Не дав слово подсудимому, у Совета мало возможностей сделать вывод о мотиве преступления, — не сдавался Кеурро.