Вняв полученной инструкции, Клер ударила по автомату, который немедленно повиновался и выплеснул ей порцию горячей воды, в точности столько, сколько надо для чашки чаю. Она положила в него пакетик «графа Грея» и огляделась, куда бы присесть.
Женщина, наконец, оторвалась от своего журнала.
— Ну и как оно прошло?
— Что «как прошло»? — не поняла Клер.
— Ваша лекция.
При этом она даже снизошла до того, что посмотрела Клер прямо в глаза.
Да-а, в конце концов, пора привыкать к тому, что ты новенькая и тебя все знают, в то время как сама ты не помнишь никого, с кем только недавно знакомилась. Разумеется, Клер не признала заговорившей с ней незнакомки. На вид ей было около пятидесяти, а если и больше, то самую малость, но природа наградила ее столь тонкими, породистыми чертами лица, слегка вытянутого, но весьма привлекательного, над которыми, казалось, время совсем не властно.
— Ужасно, — призналась Клер. — Пришел всего один студент.
— На одного больше, чем у Исаака, — отозвалась женщина, вскинув брови и склонив голову набок.
В ее темно-каштановых волосах, подстриженных по моде ровно до плеч, пробивалось несколько седых прядей. Она была подтянута и собрана, сразу видно — много ходит пешком, каждый день ездит на велосипеде или фанатично занимается йогой — для Кембриджа все это в порядке вещей. На смуглой, загорелой, кое-где покрытой веснушками шее, открытой вырезом в виде латинской буквы «V» кашемирового джемпера, висела тонкая золотая цепочка с крохотной розовой жемчужиной. Из-под стильных широких брюк виднелись аккуратные лодыжки, а маленькие ступни были обуты в новенькие черные кожаные туфли без каблуков. В своей простой и вместе с тем отнюдь не дешевой одежде она была по-деловому элегантна, излучала интеллект, живую энергию и независимость.
— Какого Исаака? — удивленно переспросила Клер.
— Ньютона, конечно, — ответила та с таким видом, будто считала, что всякий порядочный человек с отцом современной физики должен быть только на «ты», — Тридцать три года он преподавал в Тринити, и ни один источник ни слова не говорит о том, что на его лекциях бывали слушатели. Такое впечатление, что он читал их пустым стенам.
Она задумчиво помолчала.
— Хотя лично я сомневаюсь в том, что наука и религия в Италии эпохи Возрождения когда-нибудь будут иметь такое же влияние на человеческую мысль, как закон всемирного тяготения или открытие дифференциального исчисления.
— Я тоже в этом сомневаюсь, — сказала Клер.
Женщина сняла очки, аккуратно сложила их, поместила поверх журнала, и карие глаза ее остановились на лице Клер.
— А вам студенты когда-нибудь закидывали велосипед на дерево?
— Нет, — удивилась Клер.
У нее вообще никогда не было велосипеда. А здесь она скоро узнала, что пространство, включающее территорию старых колледжей и городской центр Кембриджа, где разрешалось передвигаться только пешком или на велосипеде, относительно небольшое и без особых хлопот можно добраться в любое место на своих двоих.
— A-а, — разочарованно протянула женщина — Ну что ж, у вас еще все впереди, — обнадеживающе добавила она.
Глаза ее слегка сузились.
— Вы меня, конечно, не помните?
— Извините. Там было столько народу…
— Нет нужды извиняться. Никто никогда не помнит, что происходит во время этих обедов. Уважаемые коллеги могут за ночь напиться так, что спустят линкор на воду и не заметят.
Она протянула руку.
— Элизабет Беннет, обществоведение, Британия, девятнадцатый век.
— Элизабет Беннет? — как эхо повторила Клер.
«Элизабет Беннет, ведь так звали героиню романа „Гордость и предубеждение“?» — хотела спросить она, но, к счастью, промолчала: и в самом деле, дико задавать столь очевидный и глупый вопрос. Но в интонации ее он все-таки, увы, прозвучал. По лицу Элизабет пробежала легкая тень досады. Она вздохнула и повертела в пальцах очки.
— Да, представьте себе. Элизабет Беннет, так звали героиню романа «Гордость и предубеждение». Если сейчас вы скажете, что она — ваш любимый литературный герой, я закричу. — Она покачала головой. — Возрождение интереса к Джейн Остин отравило мне последние пятнадцать лет жизни.
Ну как прикажете на это реагировать? Клер стояла будто оплеванная: не прошло и пяти минут, а она несколько раз ухитрилась сморозить глупость.
— А скажите, — спросила Элизабет, — чего в ней было больше, «гордости» или «предубеждения»?
— Предубеждения. Гордецом там был Дарси.
— Молодец.
Вдруг в профессорскую с шумом вошел человек и, быстро оглядевшись, направился прямо к ним.
— Послушай, Лиззи, ты получила мою записку? С кем это ты тут разговариваешь? — спросил он, с любопытством разглядывая Клер.
— Знакомься, наш новый преподаватель, — ответила Элизабет.
По ее лицу пробежала кислая гримаска, она водрузила очки на нос и снова открыла журнал.
— Она у нас замещает Эмили Скотт, пока та в декретном отпуске.
Он повернулся к Клер.
— Тысячу извинений. Если бы знал, что такая хорошенькая будет на обеде, обязательно пришел бы. Дерек Гудмен.
Он протянул ей руку.