Хранители

— Не говорите злого слова о госпоже Галадриэль, — строго сказал Арагорн. — Вы не знаете, о чем говорите. Ни в ней, ни в этой земле нет зла, если только человек не приносит его с собой. Но пусть он тогда побережется! И только сегодня ночью впервые с Раздола я буду спать без страха. Я хочу крепко уснуть и хоть на время забыть свое горе. Сердце мое и руки устали.

Он лег на диван и немедленно уснул.

Остальные вскоре последовали его примеру, и ничто не тревожило их сон. Проснувшись, они увидели, что лужайка перед павильоном освещена ярким светом дня и фонтан сверкает на солнце.

Несколько дней они провели в Лотлориене. Все это время ярко светило солнце, только изредка выпадал мягкий теплый дождь и, проходя, оставлял все живое свежим и чистым. Воздух был прохладен и мягок, как ранней весной, однако путники чувствовали, что вокруг усиливается зима. Им казалось, что они ничего не делают, только едят, пьют, отдыхают и прогуливаются меж деревьями, и этого было довольно.

Они не видели больше господина и госпожу и мало разговаривали с эльфами: мало кто из лесного народа знал язык вестрон. Халдир распрощался с ними у шел обратно к северным границам, где были установлены сильные посты после тех новостей о Мории, что принесли путники. Леголас почти все время проводил с Галадримом и после первой ночи не спал с товарищами, хотя возвращался, чтобы поесть и поговорить с ними. Уходя, он часто брал с собой Гимли, и остальные удивлялись этой перемене.

Путешественники часто говорили о Гэндальфе, и то, что каждый знал о нем, ярко вставало перед их глазами. Когда прошли усталость и боль, горе от потери стало осознаваться острее. Они часто слышали поблизости голоса эльфов и знали, что те слагают плачи о гибели Гэндальфа: они часто слышали это имя среди мягких звучных слов, которых не могли понять.

Митрандир, Митрандир, — пели эльфы, — о Серый Пилигрим! — Так они любили называть его. Но когда Леголас был с товариществом, он не переводил им песни, сказав, что не обладает нужным искусством и что горе его так велико, что вызывает слезы, а не песню.

Фродо был первым, кто попытался излить свое горе в запоминающихся словах. Ему редко хотелось сочинить песню или стихотворение, даже в Раздоле он слушал, но сам не пел, хотя в памяти его хранилось множество стихотворных строк. Но сейчас, когда он сидел у фонтана в Лориене и слышал вокруг голоса эльфов, его мысли приняли форму песни, и песня эта показалась ему красивой. Но когда он попытался повторить ее Сэму, то смог вспомнить лишь часть.

Когда сгущался в Уделе вечер,
Серой тенью ушел он вдаль,
Провожал его только ветер,
В песне ветра была печаль.
Долги были его дороги,
Реки помнят о нем и леса,
Помнят южных холмов отроги,
И камней говорят голоса.
Он не знал преград в Средиземье,
Проходил он сквозь двери острогов,
Сквозь болота и сквозь метели,
И сквозь ужас драконьих логов.
Все народы от лун до харада
Знал, как братьев своих и сестер.
Говорил он со зверем лохматым
И с поющим на ветке дроздом.
Среди магов был величайший,
Страшен в гневе и весел с друзьями
Странник Серый в одежде рваной,
Проходящий между холмами.
Победил он и тень, и пламя.
Он один стоял на мосту…
Его посох разбился о камни,
Канул гений его в темноту.

— Вы скоро превзойдете мастера Бильбо, — заметил Сэм.

— Боюсь, что нет, — ответил Фродо. — Но это лучшее, что я могу сочинить.

— Ну, мастер Фродо, если вы еще раз попробуете, вставьте, пожалуйста словечко о его фейерверках, — сказал Сэм. — Что-нибудь вроде этого:

Был он волшебником света,
Фейерверки делал из звезд,
Делал лучшие в мире ракеты,
Что горели, как огненный дождь.

— Нет, это я оставлю тебе, Сэм. Или, может, Бильбо. Но — хватит, я не могу больше говорить об этом. Не могу представить, как сообщу ему эту новость.

Однажды вечером Фродо и Сэм прогуливались в прохладных сумерках. Оба вновь почувствовали беспокойство. На Фродо внезапно пала тень предстоящего расставания: он каким-то образом знал, что близко время, когда он должен будет покинуть Лотлориен.

— Что ты думаешь теперь об эльфах, Сэм? — спросил он. — Я задаю тебе тот же вопрос, что и раньше — кажется, это было много веков назад, но с тех пор ты многое повидал.