При других обстоятельствах Зигмунд рассмеялся бы, но сейчас лишь покачал головой.
В трюме было мрачно, как в темнице. Свет единственной масляной лампы порождал дергающиеся тени на стенах. Всюду витал аромат соленой затхлости.
Среди ящиков и тюков Булфадий увидел большую клеть, собранную из толстых прутьев. Подле нее за импровизированным столиком сидели два матроса и перекидывались в кости. В самой клети кто-то находился, но из-за темноты чародей не мог разобрать, кто именно.
При виде капитана оба матроса сразу же бросили свое занятие и вскочили на ноги.
– Ну что, Балди, много выиграл? – как ни в чем ни бывало, спросил капитан.
– А мы на интерес играем, – быстро ответил сутулый, с редкими усиками матрос.
Второй, рыжий, с круглой проплешиной на голове, быстро закивал, всем видом давая понять, что согласен с напарником.
– Ладно вам брехать! Хоть родную мать на кон ставьте, мне плевать… Что там с Ковейном?
– Да что с ним станется, капитан? – развел руками сутулый матрос. – Спит как после доброй попойки.
– Разбуди.
– Вы уверены? Опять же начнется кавардак.
– Разбуди, говорю!
– Ладно, ладно, капитан, как скажете, – замахал руками Балди, при этом вид у него сделался столь печальный, будто его заставили драить палубу целую неделю.
Загремели ключи, и вскоре дверцы клети распахнулись. Балди осторожно вошел внутрь, второй матрос встал в проходе, подобрав с пола короткую дубину.
Булфадию все это не нравилось, но он молчал.
– Ковейн, дружище, пора вставать, – негромко сказал сутулый матрос.
Магистр заметил шевеление во тьме, а потом раздалось невнятное мычание.
– Я понимаю, что охота еще поваляться, но капитан попросил тебя разбудить, – с прикрытой осторожностью произнес Балди.
Темнота вновь зашевелилась, сутулый матрос отступил на несколько шагов и ударился спиной во второго моряка.
– Отойди! Чего встал? – рявкнул он.
– Тебя, дурня, прикрываю.
Балди оттолкнул рыжего моряка и вышел из клети. Дверца тут же захлопнулась. Щелкнул замок.
– Ковейн, подойди ближе, – попросил Зигмунд.
Снова движение, и к прутьям клетки из темноты вышел человек. Среднего роста, небритый, с грязными длинными волосами. Обычный моряк, похожий на остальных матросов Нагой девы. Однако все же одно отличие в нем было: совершенно нечеловеческий взгляд.
Матрос глянул на магистра и зарычал, прямо как сторожевой пес, увидевший чужака. А чуть погодя оскалил гнилые зубы и начал… лаять.
Булфадий глядел на него и молчал. Хоть зелье прочистило голову, но от увиденного Хранитель Барьера впал в ступор.
Чародей поморщился и обратился к капитану:
– Что с ним произошло?
Зигмунд пристально поглядел на магистра.
– Я думал, ты нам скажешь.
Булфадий вновь посмотрел на лаящего матроса. Ни следов заклинаний, ни проклятий он не ощущал, да и откуда им было взяться. Тогда с чего этот бедняга вдруг обезумел? Неужели так повлияло разрушение Барьера?
– А с остальным экипажем все в порядке? – спросил магистр.
– Таких как Ковейн больше нет. У Смуна, как он рассказывает, постоянно какой-то шум в голове, а Акурну мерещатся голые бабы. Но я почти уверен, что с ними все намного проще – оба вчера утащили из трюма бочку рома и почти вдвоем ее прикончили. Хотел я им трепку задать, но тут начался этот треклятый шторм.
Ковейн гавкнул, и Булфадий невольно вздрогнул. Вновь всмотрелся в его нечеловеческие глаза. Матрос угрожающе оскалился и схватился за прутья, затряс решетку с такой силой, что загремела сталь.
– Ковейн, фу! А ну успокойся! – закричал на него Балди. Второй матрос ударил дубиной по руке обезумевшего моряка, тот обиженно заскулил и отошел в темноту.
– Демоны меня раздери, ведь только утром он разговаривал со мной по-человечески, а сейчас зверь зверем! – в сердцах воскликнул Зигмунд.
– А меня вообще укусил, – сказал Балди и показал на запястье бордовые отпечатки зубов.
– Я вот еще о чем думаю, – произнес матрос с дубиной. – Если он спятил и теперь считает себя собакой, то почему на четвереньках не стоит? Ну псы-то на задних лапах ходят, верно? И по углам не метит…
– Не хватало еще, чтобы он мне тут все обоссал! – раздраженно рявкнул капитан.
– Надо признать, замечание верное. Мне тоже это его безумие кажется странным, – стараясь казаться спокойным и рассудительным, произнес Булфадий.
– Странное?.. А разве безумие может быть каким-то другим? Ковейн, конечно, был странноват, любил мясо с кровью и редко мылся. Но в остальном являл собой типичного моряка, коих встретишь в любом захолустном порту. А сейчас лает как пес, но загвоздка в том, что он – не пес. Он, мать его, человек, как ты и я. Что теперь с ним делать?
– А еще он ходячих мертвецов боится… ну тех, которых тот чародей воскресил, – добавил матрос с дубиной. – Как увидит, сразу лаять начинает, а стоит им подойти ближе, так сразу скулить принимается.
– Мертвецов мы все боимся. Никак привыкнуть к ним не могу. Как увижу – дрожь пробирает, – сказал Балди.
– Угу… Еще, бывает подкрадется сзади и встанет столбом. Обернешься – а тут его уродливая харя. Так и дергаешься, как сумасшедший.