Хранительница

Впервые кто–то умирает у меня на руках, и этим кем–то стал любимый человек. Мне казалась не справедливым только найти его и тут же потерять! И то разрывающее на куски чувство боли, и отчаянье вырывалось наружу. Хотелось, чтобы все почувствовали эту боль, чтобы поняли каково сейчас мне, чтобы знали, что такое потерять любимого…

Во мне не было злости, ярости или ненависти я просто вмиг ощутила пустоту внутри. Пустоту и боль там, где должно биться сердце и плескаться любовь. Сейчас там кратер… лава боли, которая вот–вот вырвется наружу…

Продолжая прижимать любимого к себе, я словно обезумевшая раскачивалась из стороны, в сторону шепча всего одно слово «нет». Слёзы продолжали катиться капая на лицо любимого и стекая по его щекам словно он плакал вместе со мной. Словно оплакивал наши чувства и будущее, которого у нас теперь не будет.

– Карина!

Кто–то пытался до меня докричатся. Только мне было всё равно на это, главное мой любимый рядом… я его не брошу… буду рядом… всегда.

– Карина перестань! – снова крик и я ощутила, как меня схватили и стали оттягивать от Макса.

– Нет! – истерически закричала, хватаясь за любимого.

Но меня всё также продолжали куда–то тянуть. Я не понимала кто это и что ему от меня нужно, я просто хотела быть с любимым.

– Нет, нет, нет… – стала вырываться, когда из рук исчезло тело Макса. – Пусти! – завопило истерически.

– Отпущу, но сначала перестань это! – крикнул в ответ … Глеб?

Я не понимала, что он от меня хочет, поэтому продолжала вырываться, пока щёку не опалила боль. Потом ещё одна вспышка боли и ещё…

Вырываться я перестала после очередной пощёчины. Просто тряпичной куклой осела на землю продолжая лихорадочным взглядом искать тело любимого. Но его нигде не было!

– Посмотри на меня! – приказ, который я проигнорировала. – Карина?! Посмотри на меня!

Кое–как сосредоточившись, я сконцентрировала взгляд на того кто встал напротив.

– Я понимаю, тебе сейчас больно, но ты должна прекратить это! – проговорил Глеб.

– Прекратить что? – хриплый без эмоциональный голос, от которого он вздрогнул.

– Это! – сказал он, беря моё лицо в ладони и поворачивая в сторону, где по земле катались волки, жалобно скуля и завывая. – То же самое происходит повсюду, возле дома и за тысячи километров отсюда! Я знаю, что это твоих рук дело, прекрати это, а то погибнут все!

Я вспомнила слова мужчины о том что он собственноручно пристрелит последнего ликантропа. И сейчас выходит что он сказал правду. Я стала искать глазами того кто назвался моим отцом и нашла его лежащим недалеко от нас, в его глазах так же не было жизни как и у…

– Макс… – прошептала, понимая что его больше нет и я никогда больше не увижу как он улыбается, как блестя при этом его глаза, не почувствую пьянящий запах корицы…

И вновь ощутила боль от которой не хотелось жить, слыша отдалённый отголосок жалостливого воя.

Отдалённо я понимала, происходит что–то страшное, осознавала что если сейчас же не возьму себя в руки и не пойму что творю то план убийцы Макса воплотится в жизнь и все ликантропы просто погибнут и слова мужчины что последнего оборотня он застрелит собственноручно будут пророческими. Получается что мужчина знал заранее, что его оружием буду я!

Но как бы мне не хотелось прекратить это, я ничего не могла с собой поделать. Горе потери поглотило меня настолько сильно, что я не могла трезво мыслить. Мне хотелось быть рядом с Максом, но я никак не могла его отыскать. От осознания, что не увижу его больше никогда, паника накрыла меня с головой, вновь погружая в некую пучину истерики страха и боли.

Я кричала и вскочив хотела броситься на поиски Макса, но меня перехватили сжимая в стальные объятья. Продолжая кричать я стала вырываться но, сколько бы не пыталась ничего не выходило. Казалось, что весь мир перевернулся или я сошла сума. Ведь никто не понимал что мне больно, что он нужен мне сейчас, навсегда…

Я слышала словно через толщу воды, как все громче и жалостливее скулят волки, как их протяжённый вой обрывался в вечном молчании. Слышала, понимала что они гибнут, что становлюсь убийцей, но ничего не могла с этим поделать. Мне было больно…

В какой–то миг я услышала негромкое слово «прости», сказанное Глебом, затем ощутила резкую боль в области затылка, после чего наступила темнота и долгожданный покой.

Сознание прояснялось медленно словно нехотя, а вместе с ним болезненно всплывали последние воспоминания, от которых хотелось выть и лесть на стену. От тех картинок что всплывали в памяти не хотелось открывать глаза, не хотелось никого видеть, не хотелось дышать, жить. Хотелось лишь одного, уйти вслед за ним…

Вот только злое бурчание и чей–то недовольный голос возражающий ему, не позволяли мне в одиночестве пережить горе.

– Ей нужно время! – говорил негромко хриплый, смутно знакомый голос. – Сейчас ей не до вас…

– Я знаю, но мне нужно…

– Нет! – перебил его всё тот же голос, начиная приходить в ярость. – Я сказал ей нужно время, оставьте её в покое!

«Михалыч?!» – мелькнула в сознание мысль.

– Она уже три дня такая, ей нужно поесть! – стоял на своём недовольный голос.