Хранительница ароматов

Синий дождевик. Книги и шоколад. Клео. Я поняла это и отвернулась, чтобы они не видели моих глаз.

– Мне кажется, на сегодня достаточно, – промолвила Колетт.

Было время в моей жизни, когда я чувствовала себя взрослой и самостоятельной. Сейчас же я была так напугана внешним миром, что боялась покидать дом. Сидя в своей комнате, рассказывала сама себе истории из отцовской книги сказок. Про девочку в красном плаще, бегущую по лесу. Про джинна, заточенного в бутылку, который со временем становится все более могущественным. Про детей, заблудившихся в чаще, у которых для спасения были только хлебные крошки. Мысленно повторяла эти истории, словно они могли подсказать мне, как ориентироваться в странном месте, в котором я очутилась, но лучшее, что они могли сделать, это помочь забыться. Страстное желание вернуть то, что ушло навсегда, заставляло меня возвращаться к ним снова и снова, как будто с их помощью можно было изменить финал моей собственной истории.

К жизни меня вернул пес по кличке Додж. Поначалу я боялась его из-за грубой шерсти и острых клыков, так напоминающих медвежьи. Даже несмотря на то, что шерсть была золотистой, а белая морда со спокойными глазами теплого коричневого цвета выглядела добродушно, я стояла в дверях кухни или гостиной, не решаясь войти до тех пор, пока Колетт не будила его, чтобы вывести на крыльцо.

Но однажды, когда я подошла к кухне, он просто встал и сам направился к входной двери, ожидая, когда его выпустят. Будто все понимал. Колетт открыла дверь, и я услышала, как он плюхнулся на крашеные доски крыльца.

Было любопытно наблюдать за ним из окна. Додж снова уснул, его дыхание стало ровным и спокойным. Внезапно он резко поднял голову, всем видом демонстрируя полную боевую готовность. Мне, стоявшей по другую сторону стекла, понадобилось чуть больше времени, чтобы учуять запах двигателя и увидеть лодку Генри, входящую в гавань. Пока я напрягала обоняние, Додж уже вскочил, неторопливо спустился вниз к причалу и стал ждать, когда Генри пришвартует лодку. Подойдя, хозяин наклонился и погладил собаку по спине.

Вдвоем они пошли к дому. Но когда Генри открыл входную дверь, Додж остановился. Оглянувшись, его хозяин понимающе произнес:

– Остаешься снаружи, старина?

Пес взглянул на меня, стоявшую у окна, и лег у двери. «Охраняет», – поняла я.

После этого я начала с интересом наблюдать за Доджем. Оказалось, что он по запаху определяет, когда Колетт испекла хлеб, что в ста футах от нас скачет белка или ветер меняет направление. Еще не видя их, он узнавал каждого из пяти рыбаков, лодки которых были пришвартованы в бухте. Большинство он приветствовал, виляя хвостом, но от одного держался подальше.

В последующие дни Додж стал моим проводником во внешний мир. Через его нос было безопасно вдыхать запахи, и вскоре я испытала желание тоже делать это: активно втягивать воздух – чистый, живой и полный сообщений.

Однажды, выглянув в окно, я увидела Доджа, пристально глядевшего в сторону бухты, каждый мускул его тела был напряжен. Даже находясь внутри, я почувствовала запах перемен. Немного металла, утяжеляющего воздух. Вспомнилось, как деревья, казалось, резко втягивали в себя собственные запахи.

«Шторм», – подумала я.

– Вы должны впустить Доджа в дом, – произнесла я Колетт. Та посмотрела на меня удивленно. – Приближается большое ненастье!

– Правда? На небе ни облачка.

– Пес это чувствует. Посмотрите на него.

Колетт взглянула на Доджа и проверила барометр.

– Хорошо. Вы двое – что-то особенное! – сказала она и открыла дверь. При этом, когда Додж вошел, я впервые не сбежала из комнаты.

Тем вечером дождь хлестал по окнам. Генри и Колетт тихо беседовали на кухне, я слышала их едва различимый шепот, сидя у камина вместе с Доджем. Колетт дала мне книгу, которую назвала атласом, и сказала, что в ней можно увидеть весь мир. Однако это были плоские листы с очертаниями, раскрашенными в разные цвета.

– Мы находимся вот здесь, – указала она на край зеленого пятна, окруженного огромным синим пространством. – А вот тут место, где я родилась, – постучала она пальцем по названию города Монреаля, далеко на другой стороне рисунка. Затем ее палец скользнул вниз, сквозь чащу мелких изображений и букв к надписи «Нью-Йорк». – С Генри мы встретились здесь. Я гуляла в Центральном парке, и он тоже оказался там.

Вспоминая, Колетт улыбалась, а под конец даже рассмеялась:

– Он сказал, что хочет убежать от всего, что есть работа смотрителя на краю света, и предложил поехать с ним. Я мечтала о приключениях и очень хотела быть с ним, поэтому согласилась. Только на одно лето. Полагаю, я задержалась, да?

В ее голосе было столько нежности, что мне хотелось провалиться в нее, уснуть там и никогда не просыпаться. Эта любовь – такая простая и такая настоящая, столь непохожая на мою… Я знала это. Любовь моего отца была запутанной, полной тайн и запертой на острове.