Хранительница его сокровищ (СИ)

Лизавета лежала бы так ещё долго, но позвали ужинать. Как хорошо, что хотя бы с готовкой сами справляются! Ели снова кашу с мясом, но после такого дня ей было решительно всё равно, что есть. Горячая мясная еда, что ещё надо? К еде был хлеб, вяленая рыба, сушёные кальмары, и вино, разбавленное водой. Или не разбавленное — как кому хотелось. Ещё брат Джанфранко, командовавший хозяйственной частью, предложил котёл какого-то горячего отвара, сказал — от усталости самое то. Лизавета попробовала — на вкус как листья лесной смородины, свежо и хорошо. В ответ на расспросы завхоз объяснил, что это листья кустарника под названием коровьи уши, растет возле пресной воды, а вода здесь близко. Она попросила наутро показать ей этот кустарник — вдруг пригодится?

На костёр поставили котёл с вином — греть с пряностями, и тут коварный Сокол вырвал её из дремоты.

— Госпожа моя, а помните, вы обещали рассказать историю?

— Сдаётся мне, вы тоже можете рассказать историю, — фыркнула она.

— Я-то могу, да мои истории всем на сто раз известны. Давайте так: вы, а потом — я.

— Но та история длинная.

— А вы хотя бы начните, там посмотрим.

Лизавета задумалась. История была не из самых простых — как, скажите, объяснить этим людям политическую ситуацию в земной Италии начала четырнадцатого века? А потом поняла — да никак не объяснять.

— В некотором царстве, в некотором государстве стояла на скале обитель могущественного ордена. В той обители жили служители бога, они вели праведную жизнь и славили своей жизнью и своими делами высшие силы. Кроме того, орден был знаменит, ибо в его стенах хранилась великая библиотека. И однажды в эту обитель прибыл адепт другого ордена, известный своей учёностью, с секретарём — совсем молодым человеком. И историю эту узнали только потому, что много лет спустя тот молодой человек, тогда уже убелённый сединами, решил записать её, и поведать таким образом миру.

Лизавета не заметила, как увлеклась. Начало оказалось хорошим — прямое попадание в, так сказать, целевую аудиторию, про обитель могущественного ордена хотели послушать все. Особенно когда оказалось, что дела в обители не очень-то — погиб молодой послушник, талантливый художник-миниатюрист, а вход в библиотеку, где, видимо, произошла трагедия, запрещён всем, кроме собственно библиотекаря и его помощника.

Лизавета уже не помнила всех деталей, читала-то в последний раз давно, но язык на удивление связно пересказывал сюжет. Ей в руку дали кружку с горячим вином, это оказалось очень кстати. Но когда она дошла до исчезновения второго монаха и остановилась перевести дух, то все услышали бархатный голос, раздавшийся из темноты:

— Несомненно, история хороша, и я сам завтра первым попрошу госпожу Элизабетту продолжить. Но дело к полуночи, нам следует вознести краткую молитву и отправиться спать, — кто бы мог подумать, Лис-то, оказывается, тоже был тут и слушал!

Начали расходиться. Лис и Крыска исчезли первыми, братья и служки принялись убирать всё вокруг костра. Сокол пошёл проводить Лизавету и Аттилию до шатра.

— Закончим с этим мутным делом — позову вас к себе, истории рассказывать. Вы будете иметь огромный успех и заработаете себе кучу денег. И сможете жить, как вам заблагорассудится, вы же этого хотите?

— Спасибо, господин Фалько. Если у меня не останется другого выхода — я приму ваше предложение, — вежливо кивнула Лизавета.

— А вам нужно что-то иное?

— Я бы хотела вернуться домой.

А сейчас — пойти почистить зубы и в кусты. И в этом деле она обойдётся без сопровождающих.

2.4 Лизавета наблюдает за представлением

Следующим утром всё повторилось — скрюченное тело, боль в мышцах. Встать оказалось невероятно трудно, но всё же пришлось — Агнеска стояла над душой и нудела, что пора вставать, что нужно к обеду добраться до реки, потому что там что-то делать. Что именно — Лизавета спросонья не поняла.

Вставать — так вставать. Умываться, расчёсывать волосы, которые давно уже слиплись в сосульки. Но если их обстричь, то совсем печально будет, толще-то они от этого не станут, проверено.

Разминка и растяжка немного помогли — ходить стало проще. Уже не как колода, а почти как человек. И то хлеб.

У костра Сокол что-то с улыбкой доказывал брату Джанфранко — оказывается, что еду лучше есть, чем на себе тащить, и что зёрен арро это тоже касается. И что он сам может заморскую отраву не пить, его никто не неволит, а вот господину Астальдо, ему, Фалько… и госпоже Элизабетте — пусть сварит. Или даст, и Фалько сварит сам.

Вот так, на все руки, значит. Ещё и кофе варить. Лизавета поздоровалась со всеми и подошла взять чашку.

— Подождёте немного? — подмигнул ей Сокол. — Сейчас добудем из этого бережливца глоток наслаждения.

— Знаете, подожду. Я очень люблю кофе, тьфу, арро, утром. Можно даже ничего не есть.

— Это у вас дома, наверное, можно ничего не есть. В пути лучше всё же позавтракать. Руджеро, принеси госпоже Элизабетте стул! — Сокол только глянул на мальчишку, а тот уже со всех ног тащил тот самый стул.

Поставил и спросил тихонечко: