Хранительница тайн

Грудь спящей тихо вздымалась, и это зрелище странным образом умиротворяло. Интересно, слышит ли мама звуки внизу, думает ли сквозь сон: «Мои дети дома, мои взрослые дети, здоровые и счастливые, им хорошо вместе»? Трудно сказать. Мама последнее время спала спокойнее, кошмары ее больше не тревожили, и, хотя из забытья она выходила все реже, это были поистине светлые мгновения. Очевидно, Дороти оставила все свое беспокойство – стыд и сожаления о былом – и перешла туда, куда им хода нет.

Лорел радовалась за нее. Что бы ни случилось в прошлом, нестерпимо было думать, что мама, почти всю жизнь олицетворявшая собой любовь и доброту (не раскаяние ли тому отчасти причиной?), на пороге смерти терзается чувством вины. И еще Лорел хотела знать больше, хотела поговорить с мамой, пока та жива, выяснить, что именно произошло в тот день шестьдесят первого года и раньше, в сорок первом. Она не могла смириться с мыслью, что Дороти Николсон умрет, так и не рассказав, какое именно «травмирующее событие» так ее изменило. «Спроси меня снова, когда подрастешь», – сказала она на вопрос Лорел, как из крокодила сделалась человеком. Лорел изнывала от желания спросить прямо сейчас. Отчасти из эгоистичного любопытства, но главным образом – чтобы дать маме те утешение и полное прощение, в которых она так явно нуждалась.

– Расскажи мне о своей подруге, мама, – тихо проговорила Лорел в безмолвной сумеречной комнате.

Дороти шевельнулась, и Лорел повторила чуть громче:

– Расскажи мне о Вивьен.

Она не ждала ответа – сиделка перед уходом сделала укол морфия. Еще немного посмотрев на спящую маму, Лорел откинулась в кресле и достала из конверта старую открытку.

Текст, разумеется, не изменился, на открытке по-прежнему было только одно слово: «Спасибо». Никаких дополнительных надписей не проступило, никаких подсказок, кто отправитель, никаких новых разгадок.

Лорел вертела открытку в руках, пытаясь сообразить, отчего считает ее такой важной. Может быть, просто потому, что других ниточек вообще нет? Она убрала открытку обратно в конверт и тут вновь заметила марку.

И опять что-то зашевелилось в памяти.

Что-то она все время упускает, что-то, связанное с маркой.

Лорел поднесла конверт ближе к глазам, вглядываясь в лицо молодой королевы, в ее коронационную мантию… Не верилось, что прошло целых шестьдесят лет. Может быть, ощущение значимости конверта связано не столько с маминой тайной, сколько с той важностью, которое это событие имело в глазах восьмилетней Лорел? Она и сейчас помнила, как смотрела коронацию по телевизору, который родители специально взяли в прокате. Вся семья собралась в гостиной, и…

– Лорел?

Старческий голос был слабый, как струйка дыма.

Лорел отложила открытку, уперлась локтями в край матраса и взяла мамину руку.

– Я здесь, мамочка.

Дороти улыбнулась и заморгала, силясь разглядеть старшую дочь.

– Ты здесь, – повторила она. – Мне казалось, я слышала… Ты вроде бы сказала…

Спроси меня снова, когда подрастешь. Лорел чувствовала, что стоит над пропастью. Она всегда верила в переломные мгновения, и сейчас такое настало.

– Я спрашивала о человеке, с которым ты дружила в Лондоне во время войны.

– Джимми. – Имя сорвалось с маминых губ, и сразу на лице проступила паника. – Он… Я не…

Казалось, мама сейчас заплачет, и Лорел поспешила ее утешить.

– Не Джимми, мам. Я спрашивала о Вивьен.

Может быть, Дороти различила нотку отчаяния в голосе старшей дочери, потому что она печально вздохнула и выговорила:

– Вивьен… была слабая… Жертва…

У Лорел по спине побежали мурашки. Вивьен была жертва. Жертва Дороти. Это походило на признание.

– Что случилось с Вивьен, мам?

– Генри был чудовище…

– Генри Дженкинс?

– Он избивал…

Дороти крепко стиснула руку Лорел, старческие пальцы дрожали.

У Лорел кровь горячо прихлынула к щекам. Все вопросы, которые она задавала себе, читая дневники Кэти Эллис, разом получили ответ. Вивьен не была ни больной, ни бесплодной – она вышла замуж за изверга. За человека, который жестоко избивал жену и обворожительно улыбался остальному миру, а когда она по многу дней отлеживалась после побоев, нес у ее постели неусыпную стражу.

– Это была тайна. Никто не знал…

Не совсем так. Кэти Эллис знала. Ее эзоповы слова про здоровье, тревога из-за дружбы Вивьен и Джимми, письмо, которое она собиралась ему написать. Кэти боялась, что Вивьен навлечет на себя гнев мужа. Не потому ли она советовала младшей подруге держаться подальше от больницы доктора Томалина? Может быть, Генри ревновал жену и к врачу тоже?

– Генри… я испугалась…

Лорел взглянула на бледное лицо матери. Кэти была подругой Вивьен – понятно, что та доверяла ей свои мрачные семейные тайны, но откуда их знает мама? Может быть, агрессивность Генри выплеснулась на кого-то кроме жены? Не это ли разрушило планы влюбленной пары?