Хранительница тайн

Лорел снова посмотрела на чердачное окно дома номер двадцать пять. Всем известно, что Генри Дженкинс заимствовал сюжеты из жизни. Маме приходилось работать прислугой (именно в качестве горничной она и попала в пансион бабушки Николсон); мама дружила с Вивьен и, совершенно очевидно, не испытывала дружеских чувств к Генри Дженкинсу. Могла ли история Салли оказаться историей ее матери? Возможно ли, что Долли когда-то жила под этой крышей и была влюблена в хозяина? И не объясняется ли то, чему Лорел стала свидетельницей тем давним летним днем, гневом отвергнутой женщины?

Возможно.

Пока Лорел размышляла, как разузнать, работала ли юная особа по имени Дороти в доме писателя Генри Дженкинса, парадная дверь распахнулась, и крыльцо заполонили пухлые ножки в колготках и вязаные шапочки с помпонами. Домовладельцы не жалуют незнакомцев, которые шляются возле их дверей без дела, поэтому Дороти опустила голову и сделала вид, будто роется в сумочке, однако, как и полагается записной любительнице совать нос в чужие дела, краем глаза продолжала наблюдать. Вскоре из дома показалась женщина с младенцем на руках, трое детишек крутились возле ее ног, четвертый – ничего себе! – детский голосок раздавался откуда-то из недр дома.

Женщина пятилась по ступенькам, и Лорел уже готова была предложить ей помощь, когда из дверей возник четвертый ребенок, мальчик лет пяти-шести. Вместе с матерью они стащили коляску вниз, после чего семейство направилось в сторону Кенсингтон-Черч-стрит. Одна из девочек вприпрыжку скакала впереди, а мальчик отстал. Малыш совершенно ушел в себя, он волнообразными движениями сводил и разводил руки и наблюдал, склонив голову набок, как они вращаются, словно падающие листья, и одновременно шевелил губами, словно бормоча про себя какую-то песенку. Он напомнил Лорел ее брата, Джерри.

Милый Джерри. Он всегда был особенным. Первые шесть лет младший брат не промолвил ни слова, и малознакомые люди считали, что малыш отстает в развитии. (Соседям, привыкшим к шумным сестрам Николсон, его молчание казалось неестественным). Впрочем, они ошибались, Джерри был умен, невероятно умен. Он собирал факты и доказательства, аксиомы и теоремы, ответы на вопросы, которые никогда не приходили в голову Лорел, о времени и пространстве, и о том, что лежит между ними. Когда шестилетний Джерри решил наконец воспользоваться для общения языком, он спросил, что они думают о способах выпрямления Пизанской башни (об этом говорили в программе новостей несколько дней назад).

– Джулиан!

Воспоминания рассеялись, и Лорел поняла, что мать малыша зовет его.

Левая рука мальчика опустилась, он посмотрел вверх, и его глаза удивленно расширились.

Удивление, затем узнавание. Лорел давно привыкла к подобной реакции, впрочем, узнавание не всегда следовало за удивлением. («Мы знакомы? Вы из банка?»)

Она кивнула и уже хотела уходить, когда мальчик уверенно промолвил:

– Вы – папина тетя.

– Джу-ли-ан!

Лорел обернулась, встречая взгляд странного малыша.

– Что?

– Вы – папина тетя.

Не успела Лорел ничего сказать, а малыш уже унесся вслед за матерью, его распахнутые руки следовали за невидимыми течениями Кемпден-гроув.

10

На Кенсингтон-хай-стрит Лорел поймала такси.

– Куда едем? – спросил таксист, когда Лорел укрылась на заднем сиденье от внезапно припустившего дождя.

– В Сохо. Отель «Шарлотт-стрит».

Таксист внимательнее взглянул на ее лицо в зеркале заднего вида, а когда машина тронулась с места, спросил:

– Мы не встречались? Чем занимаетесь?

«Ты – папина тетя». Что, черт подери, это значит?

– Работаю в банке.

Пока таксист рассуждал о коварстве банкиров и глобальном кредитном кризисе, Лорел уткнулась в экран мобильного, листая телефонную книжку в поисках номера Джерри.

Он опоздал на вечеринку по случаю дня рождения Дороти и сразу принялся чесать в затылке, пытаясь вспомнить, куда дел подарок. Иного никто от него и не ждал. Как обычно, приезд Джерри вызвал бурную радость. В свои пятьдесят два он остался тем же очаровательным рассеянным мальчишкой в брюках не по фигуре и коричневом свитере крупной вязки, который Роуз связала ему тридцать лет назад на Рождество. Сестры наперебой бросились ухаживать за братом, пичкать его чаем с тортом. Даже мама очнулась от дремы, и ее лицо озарила улыбка чистой радости.

Из всех своих детей Дороти больше всего скучала по Джерри. Об этом Лорел узнала от любезной медсестры, которая остановила ее в коридоре и сказала:

– Хорошо, что я вас застала.

– Что случилось? – успела переполошиться Лорел.

– Не волнуйтесь, ничего страшного. Ваша мать кого-то звала. Кажется, Джимми. Кто это? Она хотела его увидеть. Почему он ее не навещает?

Лорел покачала головой. Нет, никаких Джимми ее мать не знает. Она не стала добавлять, что вопрос не по адресу и среди сестер она не самая образцовая дочь. (Хотя ей далеко до Дафны. Хорошо, что есть Дафна. Не слишком приятно ощущать себя худшей из сестер.)

– Не беспокойтесь. – Медсестра ободряюще улыбнулась. – Временами она забывается. Перед концом такое бывает.