Хребтовые ныряльщики

Она стояла на лицевой стороне утёса, смотря вниз на волны, разбивающиеся о камень. В одной руке она держала гирлянду фонарей, серебристых шаров, висящих на шнурах. В другой руке она держал гарпуномёт. Штормоприносящее Море колыхалось массивными, громадными, обрушивающимися горами чёрной воды. Волны ни разу не разбились в буруны; утёс был слишком вертикальный, чтобы опрокинуть их. Волны были молотами в руках богов, и утёс сотрясался под их ударами.

Она быстро посмотрела в обе стороны. Дюжины других ныряльщиков, едва видимых в безлунной ночи, ожидали на утёсе.

Я смог почувствовать её страх; он заставил её дрожать и наполнил её конечности слабостью. Однако преодоление этого страха было ликованием, которое делало её невесомой. Она почти поверила, что сможет оторваться от утёса и полететь, устремляясь вниз, в океан, поверил и я.

Она включила свой респиратор и прикусила мундштук. Она натянула маску, закрыла глаза и взмахнула руками по широкой дуге, отпуская фонари. Она посмотрела вниз, выбирая момент, и выпрыгнула в пространство.

Пока она падала, она думала: так много света наполнило ночь, здесь, над водой. Потом удар, секунда оглушённого перехода, а потом её реактивные двигатели понесли её в глубь, вниз, в неистовую тьму.

Я начал понимать, почему ныряльщики использую такую экстравагантную речь. Я не смог отвернуться даже на секунду.

Её фонари следовали за ней вниз вдоль лицевой стороны утёса, каждый из них мог пронзать тьму всего лишь на несколько метров, так что она видела проносящиеся мимо камни за доли секунды. Фонари кружили вокруг неё в плотном построении, и я осознал, что она как-то управляла их перемещениями.

Прилив быстро принёс её в непроглядную тьму, и теперь она стала двигаться горизонтально, её реактивные двигатели толкали её быстрее, чем прилив. В открытых пространствах приливных пещер была значительная турбулентность; её бросало как куклу, неспособную в это время ни противостоять приливу, ни управлять своим движением. Потом течение стабилизировалось, и она вновь обрела слабую возможность управления.

Я полностью потерял себя в Мирелле; мой мир сузился до её, водоворота воды, камня и мельканий других существ, проносящихся мимо. Слова никогда не смогут передать, на что это было похоже.

Каким-то почти сверхъестественным образом она обнаружила присутствие потрошителя. Она отправила свои фонари на его поиски, как гончих, оставив себе лишь пару, чтобы освещать себе путь. Во время этого преследования она несколько раз приложилась о камень — оставляющие синяки и разрывы удары, которые вывели бы меня из строя, но она, казалось, не замечала боли и шока. Рыба избегала внезапного появления света; Мирелла неумолимо следовала за рыбой, её реактивные двигатели завывали достаточно громко, чтобы быть услышанными за грохотом прилива и скрипом камня.

Она загнала рыбу в боковой проход, подальше от сильного течения, где рыба имела преимущество в манёвренности. Кроме того, фонари ослепили и сбили рыбу с толку, всегда отвлекали её, как только она устремлялась к Мирелле, так, чтобы рыба каждый раз промахивалась, пока Мирелла, наконец, не выстрелила в неё гарпуном, точно через жабры. Она вытянула рыбу в прилив и вскоре перешла в огромную область мягкого сияния, где скорость прилива упала.

Она прорвала поверхность Колодца к одобрительным возгласам своих приятелей ныряльщиков, и не было места в её сердце ни для чего, кроме радости.

Я стянул с себя устройство, покрытый потом и ловящий ртом воздух. Именно в эту секунду я поверил, что Одорини был неправ, что он ужасно недооценил качество жизни своей дочери, какой бы короткой эта жизнь не оказалась.

Они пришли за мной утром, и я даже не удивился.

Тиг был одним из них; на нём была униформа охранника из пещеры. Он защёлкнул стальные наручники на моих запястьях у меня за спиной, но он был осторожен, чтобы не поранить меня. «Вы, Майкл Мэстин, пришелец, обвиняетесь в совершении запрещённого действия». Он говорил без злобы, и я даже подумал, что заметил капельку жалости на его суровом лице.

«Это было случайностью», — сказал я, но никто мне не ответил.

Они посадили меня в маленькую современную тюремную камеру, где я прождал весь день.

Потом они привели меня на утёс и привязали меня к этой скале.

Сейчас солнце зашло, а волны посылают брызги высоко вверх по утёсу. Камень омывается холодной водой. Я промок и дрожу. Вскоре, я полагаю, волны захлестнут меня. Я буду задерживать дыхание между каждой волной и ждать, пока не почувствую воздух на лице, так я смогу сделать ещё один вдох. Что я почувствую, когда воздух больше не достанет до меня, когда я пойму, что сделал свой последний вдох? Я парализован приводящим в бешенство пронзительно визжащим страхом; ни для чего другого в моей голове нет места.

Рядом я услышал треск и повернул голову, шокированный невероятной надеждой.

«Я не могу позволить тебе уйти», — прошептала Мирелла. «Они смотрят». На ней было одето её снаряжение для ныряния.

«Пожалуйста», — сказал я, — «пожалуйста».