Хребты Безумия

Рассмотрев снимки, я принялся читать длинное, написанное убористым почерком Эйкли послание — и на следующие три часа погрузился в пучину неизъяснимого ужаса. Если в первом письме Эйкли нарисовал самую общую картину, то теперь он приступил к изложению деталей: обстоятельно перечислил все слова, услышанные им ночью в лесу, описал ход своих наблюдений за отвратительными розоватыми существами, которых он встречал вечерами в самой чаще леса, а также привел жуткую космогоническую концепцию, составленную им благодаря глубоким и разнообразным познаниям, извлеченным из давнишних рассказов сумасшедшего фермера-шпиона, наложившего на себя руки. Читая письмо Эйкли, я столкнулся с именами и понятиями, которые прежде встречались мне лишь в самом жутком контексте: Юггот, Великий Ктулху, Цатоггуа, Йог-Сотот, Р'льех, Ньярлатхотеп, Азатот, Хастур, Йан, Ленг, озеро Хали, Бетмура, Желтый Знак, Лмур-Катулос, Бран и Magnum Innominandum.[89] Я словно перенесся сквозь необозримые пространства и неисчислимые века в древнейшие неземные миры, о которых лишь самым смутным образом догадывался безумный автор «Некрономикона». Я узнал о безднах первобытной жизни и о пробившихся из них потоках, одним из крошечных ручейков которых стало человечество.

Голова у меня шла кругом; если раньше я пытался искать рациональные объяснения необычным фактам, то теперь начал верить в самые кошмарные и невероятные чудеса. Перечень непосредственных свидетельств был чертовски обширен и соблазнителен, и нужно признать, что на мои мысли и суждения оказала огромное влияние трезвая, научно выдержанная манера Эйкли — насколько это было возможно, он отстранялся от фанатичных и истеричных идей, веками терзавших человечество, и бежал любых сверхъестественных предположений. Когда я отложил в сторону этот жуткий манускрипт, я уже не удивлялся страхам Генри Эйкли — я был готов сделать все возможное для того, чтобы удержать людей подальше от этих исполненных жуткой угрозы гор. Даже теперь, когда мои впечатления со временем потускнели и я порой ставлю под сомнение собственные ощущения и догадки, я не решаюсь процитировать отдельные места из этого письма ни вслух, ни на бумаге. Я почти рад тому, что и письмо, и мои записи, и фотографии исчезли, и мне очень хотелось бы (почему — вскоре станет ясно), чтобы новая планета за Нептуном не была открыта никогда.

После этого письма я наотрез отказался от всякого публичного обсуждения страшных загадок штата Вермонт. Возражения оппонентов я оставлял без ответа или же обещал ответить на них как-нибудь потом; в результате споры вокруг этой тайны постепенно сошли на нет. Весь конец мая и июнь мы с Эйкли вели интенсивную переписку; иногда письма пропадали, и нам приходилось восстанавливать пропуски, тратя огромное количество времени на трудоемкое копирование. В целом мы пытались сравнить представления о загадочных мифологических объектах, накопленные в результате различных исследований, и установить более четкую связь ужасных событий в штате Вермонт с общей массой преданий о доисторических временах.

Прежде всего мы установили, что чудовищные вермонтские существа и гималайский снежный человек Ми-Го принадлежат к одному ряду дьявольских воплощений. Кроме того, у нас возникла любопытнейшая гипотеза зоологического порядка, относительно которой я не стал советоваться со своим университетским коллегой профессором Декстером лишь потому, что Эйкли запретил сообщать кому-либо о нашем совместном исследовании. Сейчас я нарушаю этот запрет по одной простой причине: я считаю, что общественной безопасности в большей степени будет способствовать не умолчание, а рассказ-предупреждение. Люди не должны беспокоить глухие уголки вермонтских гор, равно как и те труднодоступные гималайские вершины, которые в последнее время все настойчивее стремятся покорить альпинисты. Но самое главное, чего мы добивались, — это расшифровать иероглифы на проклятом черном камне; если бы эта затея увенчалась успехом, мы могли бы стать обладателями таких тайн, глубже и головокружительнее которых человечество не знало за все время своего существования.

III