Хребты Безумия

Скажу без преувеличения, что это письмо повергло меня в дикий ужас. Я не знал, что ответить на него, и в конце концов, нацарапав на листке бумаги несколько бессвязных слов сострадания и утешения, отправил заказным письмом. Помнится, я умолял Эйкли немедленно ехать в Братлборо и просить убежища у городских властей, а также пообещал, что непременно отправлюсь туда сам, захватив с собой пластинку, и постараюсь убедить их в том, что потерпевший находится в абсолютно здравом уме. Помнится, я еще добавил, что настала пора предупредить местных жителей о грозящей им со стороны чудовищ опасности. В этот критический момент я уже совершенно не сомневался в истинности всего того, о чем рассказывал и догадывался Эйкли, хотя и относил казус с неудавшимся фотографированием мертвого чудовища на счет какой-то допущенной Эйкли оплошности и считал, что загадки природы здесь ни при чем.

V

Субботним вечером восьмого сентября — очевидно, разминувшись с моим бессвязным посланием, — прибыло еще одно письмо Эйкли, на удивление отличавшееся от предыдущего: оно было аккуратно отпечатано на машинке и исполнено умиротворенного спокойствия. Оно поразило меня уверенностью тона, а также содержавшимся в нем приглашением приехать; последнее, должно быть, явилось следствием коренного перелома в кошмарной драме, разыгравшейся в горной глуши. И снова привожу содержание письма по памяти — мне хочется, причем не без основания, как можно точнее передать оттенки его стиля. На конверте стоял почтовый штемпель «Беллоуз-Фолз», а подпись, так же как и текст, была отстукана на машинке — так часто поступают начинающие. Однако сам текст был отпечатан на редкость аккуратно для новичка; поэтому я решил, что Эйкли занимался этим и раньше — например, в колледже. Не скрою — письмо принесло мне большое облегчение, однако к этому чувству примешивалось еще и некоторое беспокойство. Я убедился, что Эйкли рассказывал о творившихся вокруг него ужасах, находясь в здравом уме, — но в здравом ли уме он теперь, когда утверждает, что эти ужасы кончились? Он постоянно твердил об «улучшении отношений» — что бы это могло значить? Все в этом письме оказывалось полной противоположностью его предыдущим заключениям! Перейдем, однако, собственно к тексту, старательно записанному под диктовку моей памяти, на которую, говорю без ложной скромности, у меня до сих пор не было оснований жаловаться.