Впрочем, надеюсь, что самый главный мой агент в лагере противника остаётся до сих пор тайной. Я выслушивал от Итуру новую порцию информации, диктовал инструкции, куда и когда приходить, для очередного потенциального сторонника, требовал повторить продиктованное, чтобы от зубов отскакивало. А между делом получал от гонца очередной лист из рук юной тэми, изрисованный какими-то каракулями, и вручал в ответ почти такой же с точно такой же непонятной никому фигнёй для Раминаганивы. Ничего, кроме самых общих фраз насчёт того, что Солнцеликая и Духами Хранимая скучает по всем своим верным "макакам" и ответных заверений, что мы все её любим и чтим, но, увы, пока не можем навестить, на словах Баклан не передавал.
А на листах сонайского папируса меж тем отправлялись к тэми сообщения об очередных завербованных с паролями, которые следует произнести в нужный момент - с обязательной припиской насчёт того, чтобы Рами тщательно скрывала полученную информацию, в том числе и от всех перечисленных в письмах сторонников. А действовать, собирая всех заговорщиков, сообщая им пароль и приказывая выступать с оружием в руках, нужно будет только тогда, когда я ей об этом напишу.
Сами завербованные мною регои и "сильные мужи" в свою очередь должны были помнить фразы, с которыми в ключевой момент к ним обратится глава заговора, находящийся в столице. Представляю, какой сюрприз их всех ожидает, когда выяснится,
Проклятые знаки вохейского слогового алфавита упрямо не желали выводиться: самодельная краска, наносимая такой же самодельной кисточкой, расплывалась, и вместо тонких и изящных линий получались жирные полосы, в итоге превращающиеся в сплошную мазню, достойную самых радикальных абстракционистов. Будь у меня ручка или карандаш, я бы справился с заданием Тагора в два счёта. Да, что там, даже с помощью того подобия пера, которым я карябал свои заметки в Бонко, управиться было бы легче.
Самое обидное, что тузтец, показывая мне написание букв слогового алфавита, выводил вполне тонкие и правильные черточки и закорючки. Сам он, правда, всё время морщился и пробурчал пару раз, что, дескать, хорошей кисточкой, сделанной профессиональным мастером принадлежностей для каллиграфии, всё было бы куда красивее. Но это бывший наёмник прибедняется -- если у него сейчас туфта получается, то что же тогда безупречное исполнение?
Вообще-то письмо, коему меня взялся учить Тагор, ни разу не вохейское, а вовсе даже кабиршанское, потому как именно на материке оно появилось -- и скорее всего, куда раньше основания первой царской династии Вохе. Хотя, в свою очередь, кабиршанцы заимствовали его у жителей лежащей далеко на востоке Диса страны Узгереш, бывшей колыбелью местной цивилизации. Разумеется, прежде чем достигнуть Кабирши, письмо успело пройти через несколько народов-посредников вдоль берегов Узких морей.
Чем-то этот Узгереш похож был на Древний Египет -- он даже расположен вдоль текущей по пустыне длинной реки. Единственно, что в отличие от земного Египта, его местный аналог не был так изолирован, и потому уже успел за последние две тысячи лет несколько раз подвергнуться завоеванию кочевниками. Ну и вместо папируса узгерешцы использовали глиняные таблички. А на западе к глине в качестве писчего материала добавились разные виды папируса, кожа и даже бумага, получаемая по очень муторной и дорогой технологии. В свете этого угловатые и тяжеловесные иероглифы узгерешского письма приобрели в Кабирше гладкость и лёгкость. Вохейцы же просто немного упростили письменность, убавив заковыристости в написании. Хотя образованный, человек, как вдалбливали Тагору учителя и дома, в Тузте, и в храмовой школе, обязан писать и читать не только упрощенные вохейские варианты, но и иероглифы "высокого стиля". Что до созданного примерно триста лет назад слогового алфавита, в котором было меньше четырёхсот знаков, то он был уделом торговцев и грамотных простолюдинов -- неким эрзац-письмом.
Сектант, например, худо-бедно владел именно этим презираемым по-настоящему грамотными и культурными людьми вариантом письменности. Ну и я чем хуже вохейского плотника, переквалифицировавшего в моряки. Так что под надзором тузтца потихоньку осваиваю грамоту.
Но, наконец, последний знак с горем пополам выведен. И я вышел из хижины, дабы принять гонца. Тот сидел в компании нескольких свободных от тренировок и работ "макак", о чём-то степенно беседуя. Для туземца весьма высокий, при этом худой, но жилистый
-Сонаваралинга,
-Отукоме приветствует Сонаваралингу-таки - ответил чужак.
-Как дела у моего друга Ботуметаки - соблюдая туземный этикет, спросил я - Велик ли урожай на его полях, исправно ли плодятся свиньи?
Гонец бодро оттарабанил, что всё в порядке, и в ответ поинтересовался видами на урожай в Хоне, а также состоянием моего свинского поголовья.