В «улагу», в соответствие с особенностями туземного произношения, превратился ГУЛАГ. Автором идеи принудительного ударного труда провинившихся на благо государства был, разумеется, ваш покорный слуга. Банальное физическое уничтожение здоровых людей казалось мне ужасной расточительностью, особенно учитывая громадье планов по осушению болот Бунсана и прокладке дорог, надёжно свяжущих этот край с Хоном и Вэем. Пары-тройки лет копания канав и таскания грунта под присмотром Длинного будет достаточно, чтобы столичные «сильные мужи» и гордые регои забыли о своём высоком положении и то, как определяли судьбы Пеу. Пока пусть поработают палками-копалками, а потом, когда с медного месторождения в Талу пойдёт первый металл, снабдим их потихоньку нормальным шанцевым инструментом.
В итоге с судом провозились практически весь день. Из двухсот тридцати шести схваченных на «улагу» были осуждены семьдесят девять. Остальные отделались отлучением от двора тэми. Этих под вечер довольно бесцеремонно погнали прочь. А обречённых на принудработы построили и под конвоем вэйских ополченцев погнали в сторону Широкой Алуме.
Никаких сил на делёжку портфелей у членов высокого суда сегодня уже не осталось. Так что отложили этот одновременно и волнующий, и неприятный для меня вопрос на следующий день. А остаток дня посвятили погребению Баклана. Покойников, получившихся в процессе мести за вохейца, равно как и убитых при задержании, забрали родственники — по милому туземному обычаю, кормить речную рыбу. Своего же товарища «макаки» закопали, как и положено в нашем братстве, в земле. Так в Тенуке появилось кладбище, а на нём — первая могила.
Над телом Итуру вырос небольшой холмик красноватой земли. Я прочитал длинное заклятие, ставившее вохейца в ряды «погибших-но-не-забытых-и-потому-живых». А по возвращении в «королевский» квартал нас ждало погребальное пиршество за счёт запасов типулу-таки. Как принято на папуасских похоронах, все старались веселиться и шутить. Причём выходило у народа это, отнюдь не вымученно — ну, не умеют туземцы долго предаваться унынию по случаю смерти родственников и друзей.
Единственный, кто сегодня был мрачен — это я. И дело вовсе не в г