Христа распинают вновь

Яннакос отошел в сторону. Некоторые узнали его, подошли поздороваться. Женщины окружили ослика и жадно смотрели на полные корзины. Маленькая девочка протянула руку, дотронулась до красной ленточки, полюбовалась ею, поласкала ее пальчиками, потом вздохнула и снова положила на место… Смуглая женщина с большим животом взяла из корзины расческу из белой кости, долго смотрела на нее, не желая расстаться с ней. Ее глаза жадно бегали от расчески к Яннакосу. Разум у нее помутился; ей казалось, что она уже стащила эту гребенку, что убежала с ней, никем не замеченная, и что теперь сидит она у пещеры и спокойно расчесывает на солнце свои волосы.

Яннакос разговаривал с мужчинами, но время от времени бросал быстрый взгляд на женщин, окруживших ослика: их руки алчно рылись в корзинах, затем устало опускались, ничего не взяв. Вдруг Яннакос вскочил на ноги. Его глаза загорелись от радости. Он отцепил от пояса дудку и потрубил; потом, приложив руки ко рту, начал выкрикивать:

— Расчески, ленты, зеркальца, нитки, иголки, щипцы, фланель! Выбирайте и берите, хозяйки! Денег не хочу, на том свете вы мне за все заплатите!

Женщины заволновались, хотели тут же наброситься на корзины, но еще сдерживались.

— Шутит, — сказала одна, — только опозоримся. Прочь руки!

— Да нет, он не шутит, говорю я вам! — сказала смуглая женщина и побежала к себе, унося расческу.

А девочка снова сунула ручонку в корзину и схватила красную ленточку.

— Я тоже пошла! — крикнула девочка и запрыгала, как козленок, с камня на камень.

Яннакос смотрел и смеялся; потом поднялся на камень.

— Очищайте корзины смелее, дорогие хозяйки! Правду вам говорю, — денег не хочу, на том свете мне заплатите! Я вам доверяю!

Тогда женщины набросились на корзины, не выбирая, хватали первое, что попадало под руку, радостно визжали и убегали. Обе корзины опустели почти мгновенно.

— Ты что, дурак или святой? Что ты, брат Яннакос? — спросил его какой-то старикашка.

— Я торговец, — ответил Яннакос улыбаясь. — Бог мне заплатит с процентами.

— Я слышал, сын мой, что и наши деды давали взаймы и договаривались, что им заплатят на том свете, — но они верили в бога…

— И я верю, — сказал Яннакос.

Он взял ослика за уздечку.

— До свиданья, — сказал он.

У подножья Саракины, еще до того как его окликнула старуха Мандаленья, Яннакос встретил Никольоса. Тот, с ягненком на плечах, торопился в село.

— Эй, Никольос! — крикнул ему Яннакос. — Как поживает Манольос?

Никольос обернулся и засмеялся.

— Читает, — ответил он, — читает, несчастный, и размышляет… Я несу ягненка хозяину, я женюсь!

Он вертелся, поднимая пыль, начал даже танцевать с ягненком ни плечах. Его загорелое лицо блестело на солнце, как бронза, его белые зубы сверкали. Перестав танцевать, он крикнул:

— Женюсь, земляк, на Леньо! Ты что-нибудь слышал о Леньо? — И снова захохотал. — Сказать тебе одну пословицу, Яннакос?

— Ну, говори, Никольос, вижу настроение у тебя хорошее.

— Пока Мелетис книжки читал, Григорис не зевал — у Мелетиса жену забрал!

И он так засмеялся, что от его смеха задрожал воздух.

И действительно, Манольос днем и ночью читал евангелие и размышлял. Он читал, склонившись над священными текстами, трудился в поте лица своего, чтобы вникнуть в каждое слово, понять его истинный смысл. Вначале все слова казались ему крепкими орешками, и он должен был разбивать их, чтобы добраться до сладкого ядра, но постепенно в ответ на его терпение и любовь слова становились податливыми, легкими и сами раскрывались, согретые его горячим дыханием.

И вдруг все показалось ему очень простым, а сам Христос — добрым словом, предназначенным для бедных, темных людей на земле. И Манольос шаг за шагом, не спотыкаясь, следовал за Христом с той самой минуты, когда тот родился в Вифлееме и пришли к нему пастухи — вместе с ними был и Манольос — и начали петь «Осанну» вокруг яслей… И шел с ним Манольос вплоть до великого солнечного дня воскресения, когда Христос восстал из своего гроба и вошел в сердце Манольоса.

Он достал кусок дерева с вырезанным ликом Христа и начал долбить дерево сзади, чтобы сделать маску. Занимаясь резьбой, он вспомнил, что, когда, еще мальчиком, жил в монастыре, к ним приехал, чтобы отпраздновать пасху вместе с монахами, какой-то ученый-богослов из Константинополя. В страстную субботу, утром, он поднялся на амвон, держа под мышкой ворох толстых книг в золотых переплетах, и обратился к простым монахам с речью, пересыпая ее непонятными греческими словами. Битых два часа объяснял он таинство воскресения… До сих пор монахи считали Христа очень простым, понятным и никогда не спрашивали себя, как и что. Воскресение Христа, по их мнению, было так же неизбежно, как неизбежен после ночи восход солнца. И вот теперь этот ученый-богослов запутал их своей пышной ученой премудростью… И отец Манасис, вернувшись в свою келью, сказал Манольосу:

— Пусть бог меня простит, сын мой, но сегодня впервые я не почувствовал воскресшего Христа.