Христа распинают вновь

Подошли женщины, присоединились к мужчинам, начали судачить о чудесах, о святых, о сновидениях. Вытянув шеи, смотрели они на приближающегося попа. Одной казалось, что у него были черные крылья и он летел; другой, — что у него не крылья, а ряса, но какой-то ворон уселся ему на плечи и, держа в клюве раскаленный уголь, кормит священника. Потом все сразу умолкли, — священник был совсем близко.

— Пойдемте со мной! — не останавливаясь, позвал он мужчин.

— И вы, женщины! — бросил он женщинам и быстро прошел мимо, подняв над головой икону пророка.

Все вздрогнули, как будто над ними пронеслась какая-то хищная птица и коснулась их своими могучими крыльями. Все пошли за священником, суровые и полные решимости — впереди мужчины, за ними женщины. Солнце, разгоняя редкие облака, поднялось высоко и висело в небе, словно огненный шар. Долина внизу еще была окутана туманом. Старухи, оставшиеся на горе, выходили из пещер, прикладывали руки к глазам, чтобы посмотреть на спускавшийся по склону народ.

У пещер отец Фотис остановился, укрепил икону на скале. Весь поселок окружил священника.

Он воздел руки и заговорил. Сначала его голос был хриплым, как будто у него что-то застревало в горле. Слова теснились, будто стремясь вырваться сразу, гурьбой, мешали друг другу, но постепенно голос окреп, слова пошли четкими, стройными рядами.

— Мужчины, — кричал он, — слушайте! Женщины, поднимите детей на руки, пусть они тоже слушают! Я восхожу на огненную колесницу. Куда она меня повезет, туда и поведу я вас! Что она мне доверила, то я и расскажу вам! Жизнь не стоячее болото, богу угодны только мужественные деяния, а не покорность и терпенье! Честный человек не может видеть, как у него на глазах падают и умирают с голоду дети. В поисках ответа он обращается даже к господу богу! И вот я поднялся на вершину, чтобы встретиться с грозным хозяином нашей горы, поговорить с ним, поспорить и найти лекарство от всех болезней. В конце концов наши дети теперь и его дети, и он в ответе за их судьбы!

Священник простер руку к иконе.

— Ты в ответе за них, огненный пророк, и чтобы сказать тебе это, я поднялся в твою обитель! И подобно арендатору, который идет отчитываться за целый год перед хозяином и несет ему огромный груз — дары виноградников и садов, подобно этому арендатору я взвалил на свои плечи боль и плач народа и сложил все это, хозяин, у твоих ног. Всю ночь, дети мои, я стоял перед пророком… И я поведал ему о всех наших бедах. Я рассказал ему, кто мы такие, откуда пришли и как попали на эту гору просить убежища под его кровом. Он знал все это; я ему говорил и раньше, но нужно было, чтобы он выслушал это еще раз. Он слушал, слушал и молчал. Потом я ему говорил о соседях в Ликовриси, о том, как они к нам отнеслись, как объединились попы, старосты и подвластный им люд, как ограбили и выжили нас, как не разрешают нам обрабатывать земли, которые нам подарил, дай бог ему здоровья, Михелис… Все ему высказал, излил всю свою злость. Он слушал, слушал и молчал. Потом я говорил ему о муках, которые терпит его народ, о голоде и холоде, о болезнях… «Наглость богачей перешла всякие границы. У сытых стала слишком жирная шея, нож вонзился нам в самое сердце. Ты слышишь, грозный, огненный возничий? — кричал я. — Запряги своих пламенеющих коней и спускайся на землю!» Он слушал, слушал и молчал. Я разгорячился, разозлился, смотрел на него и думал: «Неужели не дрогнет его сердце? Как оно может вмещать в себя такую боль, такую несправедливость, такую дерзость? Неужели он не сойдет с иконы? Неужели он не запряжет пламя, не обнимет меня, не посадит рядом с собой, чтобы помчаться в Ликовриси?»

Я припал к иконе, приник к его уху: «Илья, — крикнул я ему, — эй, капитан Илья! Выслушай еще и это: от голода наши дети уже не могут стоять на ногах, они взяли костыли и пошли, подпрыгивая, как воронята, в Ликовриси просить милостыню… А знаешь ли ты, увидел ли ты со своей вершины, как их приняли ликоврисийцы?» Я целовал икону и чувствовал губами, что тело пророка начало согреваться и зашевелилось. Я осмелел. «Соизволил ли ты, — крикнул я ему, — еще раз посмотреть со своей огненной колесницы вниз и увидеть, как их приняли ликоврисийцы? Одни схватили палки и гнали их от своих ворот, а другие избивали их до полусмерти!» Но как только я ему это сказал, то в страхе отскочил назад, ибо икона словно толкнула меня ногой, словно ожила четверка огненных коней, словно зашевелились губы пророка, и я услышал трубный глас: «Пойдем!» И икона оказалась у меня в руках.

Народ заволновался, зашумел. Женщины с визгом пали на колени перед чудотворной иконой, а мужчины, увлеченные словами священника, подошли к иконе и смотрели на пророка, в огненном облаке спускающегося с вершины. Теперь они видели ясно — гора эта была Саракиной.

— Когда? Когда же, отче? — послышались со всех сторон яростные голоса. — Почему мы медлим?

— Скорее, — закричал Яннакос, — скорее, дорогой отче, пока у нас есть еще кусок хлеба, пока мы едим и набираемся сил! Продукты кончаются!