Христа распинают вновь

— Я вчера забыл ее, ага, у колодца святого Василия. Я узнал, что ее нашла старуха Мандаленья. Я попрошу ее принести мне феску.

— Надень на голову феску, возьми с собой двух сильных крестьян, если сам не надеешься справиться, пойди в деревню и приведи ко мне Манольоса. Ступай!

— Живого или мертвого?

— Живого!

Гипсоед тут же перестал хромать от радости и побежал так, как будто у него выросли крылья.

«Твой час пробил, Манольос! — бормотал он, потирая ручищи. — Теперь будь здоров, Иуда Панайотарос! Мы его сожрем!»

Манольос со своими друзьями расположился в большом саду Патриархеаса, на окраине села, около озера Войдомата. Они уже построили сарай. Манольос назначил часовых и ждал конца дня, чтобы, как стемнеет, пойти в село, узнать о здоровье отца Фотиса и посоветоваться с ним. Он услышал колокольный звон, и его охватило беспокойство.

Вскоре после обеда прибежал Костандис и принес новости:

— Поп Григорис снова поднимает людей. Он ходит с перевязанной головой, уговаривает крестьян собраться перед конаком и требовать от аги: «Передай нам Манольоса! Он виноват, он!» Они хотят схватить тебя, дорогой Манольос, свалить на тебя всю вину и осудить тебя, как вора и убийцу, за поджог села и за то, что ты большевик… Все, все сваливают на тебя… Скройся, уходи обратно на Саракину, уходи еще дальше… Твоя жизнь в опасности, они совсем взбесились!

— Мое место здесь, с моими братьями, которые тоже подвергаются опасности, — ответил Манольос. — Как же я могу уйти, дорогой Костандис? А что с другими товарищами? Ты их видел?

— Яннакос увел своего ослика из моего дома и спрятал его в большой оливковой роще, где и обосновался со своими друзьями. Отец Фотис чувствует себя лучше. Завтра, говорит, встанет и пойдет к аге. «Он турецкий варвар, — говорит отец Фотис, — но хороший человек и поймет наши справедливые требования…» Я за тебя боюсь, дорогой Манольос! Поп Григорис дал клятву уничтожить тебя…

— Дай бог, чтобы во всем он только меня обвинил, Костандис, и чтобы только меня он уничтожил! Тогда пройдет его гнев и он оставит в покое наших людей… Этого я и хочу. На все вопросы я буду отвечать — да! Да, я воровал, и никто другой. Да, я убил, я поджег село, я большевик… Я все возьму на себя, лишь бы спасти наш народ! Я сам сдамся аге.

Вытаращив глаза, Костандис смотрел на своего друга. Лицо Манольоса излучало радость; он словно вырос и стоял в саду среди деревьев, окруженный ярким сиянием. Так казалось Костандису, и он даже зажмурился от этого нестерпимого света.

— Дорогой Манольос, — сказал он, — я не могу давать тебе советов. Я знаю себя, Костандиса, свой дом, ну, в крайнем случае еще нескольких своих друзей, и это все. Ты же охватываешь взглядом целый народ. Ты с восторгом идешь на то, о чем я даже думать боюсь. То, что я называю страхом, ты называешь надеждой… Ты хочешь и можешь пойти по стопам Христа. Делай то, что велит тебе бог, дорогой Манольос…

— Пойдем, — сказал Манольос и направился к выходу из сада.

Опустив голову, Костандис пошел за ним.

Они вышли из сада и пошли по берегу озера. Небо было ясное — стоял хрустальный зимний день. В неподвижной темно-зеленой воде озера Войдомата отражались ивы и камыши. Аист стоял на одной ноге и посматривал вокруг; два других, прижав к животу ноги, парили над водой, поглядывая на нее голодными глазами.

Манольос медленным взглядом обвел все: озеро, обнаженные блестящие деревья, далекую темно-фиолетовую Саракину, ее вершину — этот сторожевой пост, покрытый снегами. Потом взглянул на долину, увидел оливковые деревья, цветущие сады, мушмулу, лимоны в густой зелени, миндальные деревья, которые уже предвещали весну, — почки на них набухли, вот-вот раскроются…

— Красив мир, — сказал Манольос и улыбнулся.

«Еще красивее иной раз душа человека», — подумал Костандис, но ничего не сказал вслух.

Они направились к селу. Колокол продолжал звонить, как на похоронах. Издалека доносился гул людских голосов, лай собак, пение петухов.

— Погода изменится, — сказал Манольос. — Ты слышишь, поют петухи?..

Но Костандис молчал, крепко сжав губы, боясь разрыдаться. Он шел, опустив голову, время от времени поглядывая на Манольоса.

И, уже подходя к колодцу святого Василия, они заметили, что за забором прячутся Панайотарос и два здоровенных крестьянина с палками в руках. На голове Панайотароса снова красовалась круглая красная феска сеиза. Костандис увидел их и остолбенел.

«Они пришли схватить его!» — подумал он. Хотел бежать, но ему стало стыдно. Он остановился, дрожа от страха.

Панайотарос обогнал своих товарищей и стремительно бросился вперед, несмотря на свою хромоту.

— Куда ты идешь, проклятый? — зарычал он, схватив Манольоса.

— Я иду к аге, Панайотарос, не злись! Я узнал, что он меня ищет, и иду сдаться ему.

Панайотарос посмотрел на него смущенно.

— И ты не боишься? — спросил он. — Ты не боишься аги, попа, села? Что за дьявол в тебе сидит?

— Я не боюсь смерти, Панайотарос, значит, никого не боюсь. Вот и весь мой секрет… Пошли!

— Иди впереди меня, а то еще удерешь! Я пойду за тобой.

Он обернулся к своей свите.