Защитник, тихонько постукивавший ногой в такт каким-то своим мыслям, останавливается и пристально глядит на свидетельницу. «Нужно бы зажечь электричество…» — думает он, и, точно догадавшись о его желании, судебный пристав нажимает одну кнопку, другую. Публика, присяжные заседатели и свидетели поднимают головы и смотрят на вспыхнувшие лампочки; только судьи, привыкшие к эффекту внезапного освещения, остаются равнодушны. Теперь совсем приятно: светло, и снег за окнами потемнел. Уютно. Один из присяжных заседателей, старик, оглядывает Караулову и говорит соседу:
— С сумочкой…
Тот молча кивает головой.
— Ну так что же, что проститутка? — говорит председатель и слово «проститутка» произносит так же привычно, как произносит он другие не совсем обыкновенные слова: «убийца», «грабитель», «жертва». — Ведь вы же христианка?
— Нет, я не христианка. Когда бы была христианка, таким бы делом не занималась.
Положение получается довольно нелепое. Нахмурившись, председатель совещается с членом суда налево и хочет говорить; но вспоминает про существование члена суда направо, который все время улыбался, и спрашивает его согласия. Та же улыбка и кивок головы.
— Свидетельница Караулова! Суд постановил разъяснить вам вашу ошибку. На том основании, что вы занимаетесь проституцией, вы не считаете себя христианкой и отказываетесь от принятия присяги, к которой обязует нас закон. Но это ошибка, — вы понимаете? Каковы бы ни были ваши занятия, это дело вашей совести, и мы в это дело мешаться не можем; а на принадлежность вашу к известному религиозному культу они влиять не могут. Вы понимаете? Можно даже быть разбойником или грабителем и в то же время считаться христианином, или евреем, или магометанином. Вот все мы здесь, товарищ прокурора, господа присяжные заседатели, занимаемся разным делом: кто служит, кто торгует, и это не мешает нам быть христианами.
Член суда с левой стороны шепчет:
— Теперь вы хватили… Разбойник — а потом товарищ прокурора!.. И потом, торгует, — кто торгует? Точно тут лавочка, а не суд. Нельзя, неловко!..
— Так вот, — говорит протяжно председатель, отворачиваясь от члена, — свидетельница Караулова, занятия тут ни при чем. Вы исполняете известные религиозные обряды: ходите в церковь… Вы ходите в церковь?
— Нет.
— Нет? Почему же?
— Как же я такая пойду в церковь?
— Но у исповеди и у святого причастия бываете?
— Нет.
Свидетельница отвечает не громко, но внятно. Руки её с сумочкой застыли на животе, и в ушах еле заметно колышутся золотые кольца. От света ли электричества или от волнения она слегка порозовела и кажется моложе. При каждом новом «нет» в публике с улыбкой переглядываются; один в задних рядах, по виду ремесленник, худой, с общипанной бородкой и кадыком на вытянутой тонкой шее радостно шепчет для всеобщего сведения:
— Вот так загвоздила!
— Ну, а богу-то вы молитесь, конечно?
Член суда настойчиво шепчет:
— Да вы свидетельниц спросите! Они ведь тоже из таких… Спросите, согласны они?
Председатель неохотно берет список и говорит:
— Свидетельница Пустошкина! Ваши занятия, если не ошибаюсь…
— Проститутка!.. — быстро, почти весело отвечает свидетельница, молоденькая девушка, также в шляпке и модном платье.
Ей тоже нравится в суде, и раза два она уже переглянулась с защитником; тот подумал: «Хорошенькая была бы горничная, много бы на чай получала…»
— Вы согласны принять присягу?
— Согласна.
— Ну вот видите, Караулова! Ваша подруга согласна принять присягу. А вы, свидетельница Кравченко, вы тоже… вы согласны?
— Согласна! — густым контральто, почти басом отвечает толстая, с двумя подбородками, Кравченко.
— Ну вот видите, и ещё!.. Все согласны. Ну так как же?
Караулова молчит.
— Не согласны?
— Нет.
Пустошкина дружески улыбается ей. Караулова отвечает лёгкой улыбкой и снова становится серьёзна. Суд совещается, и председатель, сделав любезное, несколько религиозное лицо, обращается к священнику, который наготове, в ожидании присяги, стоит у аналоя и молча слушает.
— Батюшка! Ввиду упрямства свидетельницы, не возьмете ли на себя труд убедить её, что она христианка? Свидетельница, подойдите ближе!
Караулова, не снимая рук с живота, делает два шага вперёд. Священнику неловко: покраснев, он шепчет что-то председателю.
— Нет уж, батюшка, нельзя ли тут?.. А то я боюсь, как бы и те не заартачились.
Поправив наперсный крест и покраснев ещё больше, священник очень тихо говорит:
— Сударыня, ваши чувства делают вам честь, но едва ли христианские чувства…
— Я и говорю: какая я христианка?
Священник беспомощно взглядывает на председателя; тот говорит:
— Свидетельница, вы слушайте батюшку: он вам объяснит.