Лишь один пример того, сколь значимы эти перемены. Еще десять лет назад православие было принято критиковать за «обрядоверие». Христианская философия в духе Бердяева — это интересно; евангельская мораль (особенно в переложении Льва Толстого) — замечательно; символика православной иконы, истолкованная Флоренским — просто здорово. Но вот зачем у вас так много обрядов? К чему все эти манипуляции со «святой водой» и «освященными просфорками»? Но сегодня стало гораздо понятнее, почему церковь призывает к освящению человеческого быта. Именно православные обряды, позволяющие окружить свою жизнь святыньками, исполняют защитную, а потому сегодня — и миссионерскую функцию.
Вот вполне типическая сценка. В храм приходит женщина и просит освятить ее квартиру. Представим, что ей попался либерально и философски мыслящий батюшка. “Освятить квартиру? Ну, зачем же сводить христианство к обрядам? Вы Евангелие читали?» — Да, читала когда-то… Но придите, освятите мне квартиру!». — «Так, может походите к нам на библейские чтения при нашем храме?» — «Да я ходила однажды… В тот раз Вы там как раз о терпимости и экуменизме рассказывали… Но, понимаете, мне нужно сейчас квартиру освятить». — «Ну что там у Вас с квартирой?» — «Да, знаете ли, что-то неладное стало у нас твориться… Мы тут Новый год встречали по восточному календарю. Ну, как водится, все подобрали по гороскопу, на славу отметили… Только вот после этого что-то тяжело в доме стало находиться. „Барабашка“ какая-то завелась». — «Ну что, Вы, в самом деле, всяким суевериям доверяете. Вы почитайте что-нибудь о христианской философии. Кстати, вот новая книжка диакона Андрея Кураева вышла. Возьмите ее почитать» — «Батюшка, да я пробовала. Читала. Но Кураева эта барабашка не боится. Вы лучше со святой водой к нам зайдите!»…
Именно нынешний оккультно-магический бум позволяет людям понять, что религия — это не только «мысли о духовном». Это реальность. И в этой реальности идет война. И в ней есть потери [42]. Но, оказывается, православная традиция уже давно выработала средства защиты к этой войне. Именно поэтому рост неоязычества делает острее потребность в церковности.
Моя надежда не на всплеск миссионерской активности Православной Церкви. Моя надежда на «физиологию». Ну не может же не сработать элементарный рвотный рефлекс! Людей перекармливают оккультизмом. И во все большем количестве людей будет срабатывать чувство отвращения: «Ну сколько можно чушь нести! Побаловались в гороскопы — и ладно… но чтобы так настойчиво и с такой серьезностью рассуждать про магию и Шамбалу — это слишком!». Чем гуще миазмы оккультизма — тем отчетливее будет осознаваться освободительность правды, стоящей за словами Мандельштама: “Я христианства пью холодный горный воздух!”.
Итак, к исходу тысячелетия своей христианской истории, Россия вновь оказалась языческой. Ничего непреодолимо-трагичного в этом нет. Христианство хорошо приспособлено для миссии в языческом обществе. Но очень многое зависит теперь от нас. Сможет ли Церковь трезво осознать свое новое положение и сделать из него надлежащие выводы? Создатель православной монашеской традиции преп. Антоний Великий очень неожиданно ответил на вопрос о том, что именно является главной добродетелью монаха. В качестве такой добродетели он назвал не пост, не молитву и даже не любовь, но — трезвость. Трезвость как умение верно оценивать себя, свои духовные состояния, свое положение, мотивы своих действий… И вот именно эта добродетель мне кажется наименее востребованной в современной церковной проповеди и публицистике.
В какой стране мы живем? Слишком часто приходится со страниц церковных изданий слышать несомненное: “Православная Россия… 85% населения нашей страны — православно-крещеные люди… Мы на нашей Святой Руси…”. Крещеных действительно много… А вот сколько из них христиан? На Страстной Седмице в Москве причащается не больше 300 тысяч человек (если предположить, что в каждом храме подходят к Чаше в эти святые дни по тысяче человек; за средний я беру свой храм Иоанна Предтечи на Пресне). Но даже в этом случае число воцерковленных людей не превышает 4 процентов от населения Москвы. Да ведь будь в Москве 85% православных, разве была бы здесь почва для процветания тысяч «прорицательниц» и «целительниц»? Замечу, что Москва — самый, пожалуй, воцерковленный город России [43]. Столь интенсивной и разнообразной духовной жизни, как здесь, нет нигде…
Почему так важно осознавать, живем ли мы в православной стране, в религиозно-нейтральной (чисто светской) или же в проязыченной? Да потому что от этого зависит образ церковной деятельности в этом обществе. Одно дело — если общество уже христианское. Оно согласно с основными нормами христианского учения и морали. Оно не всегда их соблюдает, но во всяком случае признает их нормативность. В этом случае монастырь выступает естественным пределом, идеальной целью церковной проповеди. Христос уже возглашен, известен. Теперь надо не узнавать о Христе, а возрастать во Христе. И это есть прежде всего монашеское призвание.