Христианин в языческом мире или о наплевательском отношении к порче

Мне удалось найти только один текст, принадлежащий перу святого Отца, и излагающий подобные верования. Свт. Димитрий Ростовский в своей антираскольнической полемике (надо признать, очень предвзятой) приводит рапорт старого священника, который был уверен, что лет 30 назад в его приходе староверы сжигались под влиянием наведенной на них порчи… Еще один аналогичный пример — когда магия затронула уже всю Польшу — св. Димитрий почерпнул из католических польских изданий [194]. Как видим, св. Димитрий говорит о таких вещах не из собственной духовной практики…

Учась в семинарии, и в Академии, — ни на одной из лекций я не слыхивал о подобной напасти. И если согласно новоявленым апокрифическим “Житиям подвижников и подвижниц благочестия ХХ века” новые подвижницы только и заняты тем, что воюют с “порчей”, то почему же в церковных школах об этом не говорят ни слова? Почему практикумы по борьбе с “порчей” не были введены в семинариях в ту пору, когда чудотворили персонажи упоминаемых здесь книг и очерков, и куда же смотрел Учебный Комитет Московской Патриархии, возглавляемый тогда митрополитом Таллинским и Эстонским Алексием, нынешним Патриархом?

Из Предания я знаю другое: в святоотеческих творениях есть прямые предостережения против того, чтобы истолковывать несчастья и немощи свои и своих ближних предположениями о “порчах” и “сглазах”.

Свт. Иоанн Златоуст уговаривал не бояться иудействующих, вступая с ними в дискуссию: “Ближний, хотя и понегодует, не может однако же сделать тебе никакого вреда… Как негодные слуги, показывая детям страшные и смешные личины (сами-то по себе они не страшны, но только представляются такими для детского ума), возбуждают большой смех, так и иудеи пугают только слабых христиан своими личинами” (Против иудеев. 2, 8 и 1, 3). И о силе языческой “эзотерики” свт. Иоанн был не более высокого мнения: “Душа их исполнена множества примет. “Например, такой-то, — говорят, — первый встретился со мной, когда я выходил из дому — непременно случится тысяча неприятностей для меня. Сегодня ненавистный слуга, подавая мне обувь, поднес наперед левую — быть большим бедам и напастям. Сам я, выходя из дому, ступил за порог левой ногой — и это предвещает несчастья. Когда же я вышел из дому, у меня правый глаз мигнул — быть слезам…” Закричит ли осел или петух, чихнет ли кто, и, вообще, что бы ни случилось, все их тревожит, так что они точно скованы тысячами уз, точно находятся во мраке, во всем подозревают худое и гораздо больше порабощены, чем тысячи невольников. Но не будем мы такими, напротив, осмеявши все такие суеверия, будем считать для себя страшным один только грех и оскорбление Бога. Если все это пустяки, то и посмеемся над этим, равно как и над первым виновником этого — диаволом. Возблагодарим Бога и будем стараться, чтобы нам самим никогда не впасть в такое рабство, а если кто из наших друзей будет пленен, разорвем его узы, освободим его от этого несносного и постыдного заключения, сделаем его способным для восхождения к небу, выпрямим его опустившиеся крылья и научим его любомудрию касательно жизни и веры” [195].

Свт. Серапион Владимирский возмущался тем, что его паства приписывала знахарям и колдунам слишком большие возможности: “Подумал я, что уже утвердились вы… Но вы еще языческих обычаев держитесь: в колдовство верите… Из книг каких или писаний вы слышали, будто от колдовства на земле наступает голод или что колдовством хлеба умножаются? Если же верите в это, зачем тогда пожигаете их (колдунов)? Молитесь вы колдунам и чтите их и жертвы приносите им — пусть правят общиной, ниспустят дожди и тепло принесут, земле плодить повелят! Вот нынче три года хлеб не родится не только в Руси, но у католиков тоже — колдуны ль так устроили? А не Бог ли правит Своим творением, как хочет, нас за грехи наказуя?… Если Бог попустит, то бесы вершат, попускает же Бог лишь тем, кто боится их, а кто веру крепкую держит к Богу — над тем чародеи не властны!” [196]

Сравним приведенную выше “страшилку о кладовщице” с суждением старца Анатолия Оптинского: “Что касается твоей детской боязни быть во власти диавола через какую-то колдунью, то этим ты только доказываешь, что понятия твои о христианине, о Боге, о дьяволе суть понятия деревенской бабы. Если в свиней не смели войти бесы без воли Иисуса Христа, как они войдут в людей?” [197] “Вся эта мглистая сила ничего не значит и ничего не сделает. Она вас только как детей пугает. Свиньи целый легион не посмел коснуться; вас ли, Божиих послушниц, тронет?” [198] Кладовщица, конечно, не монахиня. Но ведь и не свинья. Допустимо ли для христианина предположить, что Господь может оставить без Своего покрова честного человека, поступавшего по совести и по заповеди?