Христианин в языческом мире или о наплевательском отношении к порче

Так что приходится заметить, что увлеченность современных приходских пересудов и апокрифических изданий темой “порчи” есть серьезное нарушение норм христианской жизни и веры. Это забвение Бога, который спасает не только от “порчи”, но и от малодушия (Избавь “мя от малодушия и от бури" — Пс. 54, 9, церковно-славянский перевод). Те малые упоминания о “порче”, которые были в церковной традиции, все же не дают основания говорить об этом феномене с такой частотой, убежденностью и экзальтацией, как это имеет место в книгах типа “Богом данная”. Если во всем корпусе святоотеческих, находим лишь два, причем позднейших, кратких упоминания о “порче” (да и то в частных письмах отцов, а не в публичных проповедях) — почему же сегодня целые книги посвящаются этой теме? В наследии святых отцов, за два тысячелетия составивших огромную библиотеку, лишь одна страничка посвящена этой теме. Святоотеческие тексты, призывающие не бояться колдунов и не придавать значения языческим игрищам, являются более древними, более авторитетными; наконец, они просто многочисленнее. Так почему же сегодня проповедь о “порче” разрастается подобно флюсу?

Проповедники “порчи” не осознают, что они провоцируют семейные и человеческие раздоры, внутриприходские конфликты (“всю-то благодать колдуны из нашего храма унесли!”). Они способствуют росту авторитета магии. Поверивший этим книжкам человек, прежде религиозно равнодушный, скажет: “Раз уж христиане магию признают и ее боятся, — значит, и в самом деле там что-то есть”. Не учитывают они и еще одного следствия своей проповеди. Ведь среди читателей этих брошюрок немало женщин с весьма неустойчивой психикой — и если они всерьез поверят в наведенную “порчу”, то их психическое здоровье окажется разрушенным. Как об этом писал акад. В. М. Бехтерев: “При существовании религиозного внушения о возможности “порчи”, достаточно для предрасположенной личности уже самого незначительного повода, чтобы развилась болезнь. Если такая личность случайно взяла из рук подозреваемого в колдовстве лица какую-либо вещь или поела его хлеба, выпила воды или квасу из его рук или даже просто встретилась с ним по дороге, — всего этого уже достаточно, чтобы болезнь развилась в полной степени” [240].

…Не сомневаюсь, что и теперь найдутся желающие объявить жизнь под страхом колдовства, “сглаза” и “порчи”, веру в оборотней и кентавров неотъемлемой частью Православия. Меру позора наша Церковь, очевидно, еще не испила полностью. Найдутся ведь еще люди, которые “ради блага церковного” провозгласят как обязательную норму православия веру в “порчу”, в кентавров, в драконов и в бесов, насилующих бедных женщин прямо в трамваях [241]. Впрочем, о кентаврах, упоминаемый в греческом переводе книги пророка Исайи (13,21), я смогу ответить словами св. Василия Великого: «Кажется, что сим означается некоторый род бесов огрубелых и по наружности омраченных, которых дело быть непостоянными и никогда не останавливаться ни ногами, ни мыслью» [242].

И к сожалению, я даже не сомневаюсь в том, что немалое число апологетов порченых апокрифов будут отстаивать могущество колдовства ради того, чтобы доставить себе удовольствие призвать к погромам и кострам. Ведь если силы церковных Таинств недостаточно, чтобы защититься от “порчи”, значит надо устранять сам источник “порчи”. Тюремная стена не помешает колдуну послать губительный дух к другому человеку. Расстояние, устанавливаемое между колдуном и его потенциальными жертвами с помощью ссылки, тоже не ослабит его сверхестественной мощи. Поэтому вполне логично устранять зло радикально: уничтожая носителя зла. Путь к инквизиции вполне последователен. Если признать могущество ведьмы превышающим могущество Христа — то логично обратиться за помощью к третьей силе: к государственной власти и, используя ее могущество, попросить сжечь ведьму.

И эта логика была знакома не только католической и протестантской Европе. Были свои костры и в православной России [243].

Мне же кажется, что христианину больше, чем колдунов и “порчи” надо опасаться инквизиции, ибо язычество все же не позорит нас и не отлучает от нас Христа. Но если мы хотя бы в мысли своей оправдаем костры — то и навлечем позор на Церковь, и сделаем себя людьми, чуждыми Распятому Спасителю [244]. Новый Завет, конечно, нов. Но не настолько, чтобы при его наступлении устарели слова, в давние времена сказанные Сократом: “Для человека лучше испытать несправедливость, чем совершить ее”.