Христианская традиция. История развития вероучения. Том 2. Дух восточного христианства (600-1700)

она — не богиня, но Богородица [1274]. В своем слове на Успение Феодор Студит воздает почитание ее "темнозрачной иконе" [1275], на которой изображен ее солнцеподобный лик. Ниспровергая бесовские капища и воздвигая вместо них храмы в честь святых, отцы, кроме этого, истребили изображения демонов и вместо них учредили иконы Христа, Богородицы и святых [1276]. Поклонение святым не противоречит, но поддерживает поклонение Христу. Для православного поклонения характерно, что "мы изображаем Христа как Царя и Господа, не лишая Его воинства. Ибо воинство Господне — святые" [1277]. Изучая иконы святых, мы изучаем историю их жизни, как это видно на примере Иоанна Крестителя [1278]. По сути дела, иконоборцам надо было выбирать не между сохранением или упразднением икон, а между их упразднением и сохранением памятования о святых, так как оно от икон неотделимо [1279]. Учитывая ту роль, которую ангелы играли в жизни святых и, конечно же, в жизни самого Христа, надо сказать, что и их изображение было оправдано: ведь если Евангелие повествует о том, что ангел Господень явился Захарии, отцу Иоанна Крестителя [1280], это значит, что он должен был принять видимый облик, то есть тот, который можно изобразить [1281]. Отвергая обвинение в том, что благодаря покровителям икон идолопоклонство тайком проникло в христианство, православные защищали не только изображения Христа, но и Богоматери, прочих святых и ангелов.

Упомянутое обвинение и его опровержение затрагивали самый нерв христианской веры, однако наиболее обстоятельная и значительная аргументация касалась не этого обвинения (в смысле его утверждения или опровержения), а другого, более позднего и христологического, согласно которому изображение Христа недозволительно, ибо Он един в Своем Божестве и человечестве. На ранних этапах иконоборческого движения это обвинение не слишком заявляло о себе, хотя и звучало у Епифания и Евсевия. Возникнув в более искушенных видах иконоборчества, оно, по крайней мере, отчасти обусловило тот факт, что в окончательно сложившемся богословии иконопочитания христологический аргумент стал играть заметную роль. Связь между аргументацией, касающейся идолопоклонства, и христологическими доводами становится ясной, например, в утверждении Иоанна Дамаскина, согласно которому запрет на образ и подобие [1282] был обусловлен отсутствием всякого "образа в тот день, когда Господь говорил" в Ветхом Завете [1283]. Теперь же, когда божественное Слово воплотилось в Иисусе Христе, ситуация изменилась и "подобие" (homoioma) Бога стало доступным; поэтому ныне запрет упразднен, как "толкует это законодатель" [1284]. Нельзя сказать, что весь ветхозаветный закон непременно имеет обязательную силу для Церкви, которая ныне обрела "более святое и божественное законодательство" [1285]. До воплощения Христа изображение Слова действительно было бы "неуместным и чуждым" [1286]. Запрет был обращен к тем, кто жил до наступления века благодати и кого надо было привести к признанию божественного "единоначалия", то есть монотеизму [1287]. Теперь же все иначе: "неуместным и чуждым" стало не использование икон, а их запрет.

В силу произошедшей перемены "иконоборчество, согласно (Иоанну Дамаскину), представляет собой вид докетизма, непочтение тайны Богочеловечества" [1288]. Реальное воплощение божественного Слова дало христианам право поставлять иконы [1289]

Отрицать это значило умалять подлинность человеческой природы Христа, так как "у человека нет более основополагающей особенности чем та, которую можно изобразить; то, что нельзя так изобразить, есть не человек, но недоносок" [1290]. Более того, воплощение — это не умаление Христова достоинства, но честь, и посему стремление к тому, чтобы оградить Его от положения изобразительных пределов и описания подлинно человеческого тела не является истинной преданностью [1291]. Согласно классическому тексту воплощения (Флп.2:5-11) [1292] Христос имел два "образа" (morfai), образ Божий и образ раба [1293] и, конечно, мог изображаться в качестве последнего. Благодаря соединению с божественным Логосом тело Иисуса обожилось, однако даже после воскресения оно не стало единосущным Божеству [1294]. Для того, чтобы дать богословское обоснование иконопочитанию, была задействована сложная структура христологической и тринитарной метафизики, а также точная терминология тех споров, которые протекали до и после Халкидона.